Только так. И никак иначе
Шрифт:
Он уже убедился, что невеста ему досталась решительная и честная. Для неё умолчать из страха – немыслимо. Да и какой страх? Что за бред? Его боится? Нет, конечно. Да и вообще она по натуре вечный борец за правду и права угнетённых. Надежда Владимировна со смехом и гордостью рассказывала, что её внучку хлебом не корми, а дай какого-нибудь сирого да убогого отстоять. За себя никогда не пойдёт просить, а за других – вперёд с шашкой наголо. Её даже начальство зовёт «наша вечная оппозиционерка». Но любит за бескорыстность, честность, неравнодушие и абсолютную надёжность. Поэтому враньё, да ещё вот такое глупое,
Он сидел и смотрел на неё, ресницы чуть трепещут, губы подрагивают. Что ей снится? Рябинин улыбнулся: невеста… моя невеста. Все друзья дар речи потеряют, когда получат приглашения на свадьбу. Ещё недавно всем говорил, что больше никогда не женится. А тут раз – и всё! Влюбился, как мальчишка, как наивный лосёнок Пашка десятилетней давности. И жениться готов хоть завтра.
Злата заворочалась, смуглая тонкая рука выпросталась из-под ватного одеяла. Павел не удержался, встал и подошёл, чтобы укрыть. На её руке между локтем и запястьем виднелось пятно. Павел присмотрелся — монтажная пена. Такой вчера заделывали дыры под подоконником, чтобы не дуло и вода внутрь не попадала. И не где-нибудь, а на том самом чердаке. Больше в доме испачкаться монтажной пеной было негде.
Откуда она на руке Златы? Павлу показалось, что он как-то разом оглох. Такая абсолютная, беспощадная, бессмысленная тишина разлилась вокруг. Только сердце стучало в горле. Неужели врёт? И она тоже врёт, как Гуля. Та обманывала его часто и по таким пустяка, что он не уставал поражаться: зачем, для чего? И вот опять наступил на те же грабли… Во второй раз он этого допустить не мог.
Подмосковье — Москва. Январь 1999 года. Порознь
Утром Злата, весёлая и позабывшая, казалось, о вчерашнем недоразумении с дверью на чердак, весело напевала на кухне, собираясь на работу. Павел с трудом заставил себя подойти к ней, когда она, уже одетая, с порога закричала:
– Я побежала! Буду поздно, не волнуйся. Да! Совсем забыла! Завтра бабуля с Батяней возвращаются из Малоярославца, так что я перебираюсь к себе. Вместе с Банзаем и Кезиком. И так мы твоим гостеприимством неприлично долго пользовались. Спасибо тебе!
Павел молча вышел в прихожую и посмотрел на неё. Вот и всё. Что-то ей было нужно, и она приняла его приглашение пожить у него. А теперь возвращается домой. Значит, получила, что хотела? Что же ей было нужно? Павел едва не застонал. Жить ему не хотелось.
Злата растерянно осеклась на полуслове – заметила. Наблюдательная. В глазах тревога, даже испуг. Правильно, пугайся. Павел был противен самому себе, но разочарование его было столь велико, что сдержаться не получалось. Размечтался. Идиот, наивный идиот. Каким был – таким остался. Хорошая девочка! Ха! Как можно быть таким дураком в тридцать лет?! Столько времени после развода держался, никто не смог пробить его оборону. А тут увидел нежное создание в валенках и поплыл. Фредькина смерть, что ли, так подействовала? И ведь всем раззвонил уже: невеста моя. И мастера, и Наталья знают. И Ясень! Как противно. Как невыносимо противно. Он глухо
– Иди, а то опоздаешь. – И распахнул дверь.
Она боком, с выражением такого отчаянья и непонимания на лице, что ему захотелось схватить её в охапку и никуда не пускать, протиснулась мимо него.
Вот сейчас она уйдёт, и ты её потеряешь. Останови. Пока она ещё смотрит на тебя, ожидая объяснений. Она поверит всему, потому что хочет поверить. Ну, соври что-нибудь про мигрень и проблемы на работе. Давай! Но Павел вспомнил про проклятую дверь на чердак и пятно на смуглой коже её левой руки, и молча кивнул: иди. Она тоже молча улыбнулась, губы страдальчески кривились, ходуном ходило нежное горло – шарф она ещё не завязала, и шея была видна. Павел смотрел на это горло, не отрываясь. Потом перевёл взгляд выше. Лучше бы он этого не делал!
Злата продолжала мужественно улыбаться, но смотрела в сторону. В глазах слёзы. Так много, что совершенно непонятно, как они ещё не пролились. Повернулась аккуратно – чтобы слёзы не расплескать – и пошла по дорожке. Как по раскалённым углям, - подумалось Павлу. Она ничего не понимала. Но и он тоже ничего не понимал. Кроме того, что происходит в его Доме и в его жизни что-то нехорошее. Что-то непонятное. Что-то, что сейчас сломало ему жизнь.
Когда он расстался с Глей, ему было плохо, больно, но вот пустоты он не чувствовал. Даже, как ни дико звучит, облегчение какое-то. А сейчас пустота, мёртвая, злая, пугающая, враждебная. Абсолютная пустота.
Он простоял на крыльце минут десять. Прямо так, в джинсах и тонкой фланелевой рубахе. И ушёл только тогда, когда просвистела за домами электричка, увозящая из его жизни лучшую девушку, которую он встречал. Девушку, оказавшуюся обычной обманщицей.
Его хватило ровно до шести вечера. До восемнадцати ноль-ноль, как любил выражаться Ясень, который был сейчас далеко, в командировке, и не мог помочь.
Весь день был непрекращающимся кошмаром. В офисе от него шарахались все, даже старая опытная секретарь Елизавета Фёдоровна, которую он переманил с ЗИЛа, где она проработала сто лет, а он проходил практику на третьем курсе института.
Тогда он вернулся из Чечни, придумал себе дело, а ЗИЛ как раз почти скончался. Павел нашёл королеву Елизавету и позвал к себе. Она помнила его ещё с тех, студенческих, времён. Потому что он один догадывался перед походом в магазин заскочить к ней и спросить, не надо ли чего купить. Все остальные боялись строгую секретаршу, как огня, и не думали, что она тоже может хотеть есть. А он совсем не боялся. Шутил с ней, что сначала повергало её в глубокий шок, а потом стало даже нравиться. Покупал ей булочки и даже пару раз подвозил на вишнёвой «копейке» отца до самого дома.
Поэтому, когда уже взрослый, прошедший войну Павел появился на пороге и сразу заявил, что пришёл забрать её к себе, она его тут же вспомнила и поверила ему. Павел был готов уговаривать и упрашивать её, ведь ему нужна была именно она. Но долго уговаривать не пришлось. В том сумасшедшем, тревожном, пьянящем девяносто пятом году, когда он только демобилизовался, она даже не поинтересовалась ни зарплатой, ни графиком, ни перспективами, а просто спросила:
– Я тебе очень нужна?
Он убеждённо кивнул: