Только так. И никак иначе
Шрифт:
– «Скорую» срочно! Он жив пока!
После этого и до приезда скорой Злата сидела рядом со стариком, держала его за руку и тревожно вглядывалась в землистое, зеленеватого оттенка лицо. По лицу её катились слёзы. Она, казалось, не замечала этого. Лишь изредка поднимала руку и ладонью коротко утирала их. Когда приехавшая "скорая" забирала старика, Злата бежала, оступаясь, за носилками и также неотрывно смотрела на Эдуарда Арутюновича. Будто боялась, что, если она отведёт взгляд, он умрёт. Они с Павлом хотели поехать в больницу, но приехавший Лялин тронул друга за рукав и тихо сказал:
– Надо остаться. – Павел
– Пошли в Дом.
Как такое могло случиться? В Доме, его Доме, его крепости кто-то посмел поднять руку на лучшего деда на свете. Когда Павел услышал звенящий голос Златы, увидел лежащего на полу Эдуарда, большого, грузного и… мёртвого, в голове его что-то замкнуло. И теперь, что бы он ни говорил, что бы ни делал, в ушах стучало одно: я найду.
– Я найду эту сволочь.
Лялин, стоявший у окна, обернулся:
– Мы найдём… - он тоже любил стариков-реставраторов.
– Есть какие-нибудь мысли?
– Пока вообще ничего не понимаю. Деды мои должны были уйти домой уже давно. Сейчас звонить им поздно, да и жаль: пусть поспят спокойно эту ночь. Я уже сообщил жене и детям Эдуарда, они встретят «скорую» в больнице.
– Куда его повезли? Я не спросил даже.
– В Склиф. Я денег дал. Это ж областные. Но ничего, понимающие оказались, согласились, что в Склиф лучше всего. Злата позвонила своему ученику бывшему, у него отец хирург там. Говорит, что постарается помочь «Скорая» обещала довезти. Говорят, что, на первый взгляд, есть шансы. – Павел мучительно поморщился. Невозможно тяжело было представлять славного доброго старого армянина с пробитой головой.
– Чем его? Всё-таки этой гирькой?
– Афанасьич говорит, что да. Откуда она у тебя?
– Да ты ж знаешь, люблю я старьё. На барахолке в Салтыковке увидел. Посмотрел, а она сделана в год рождения моего отца, в тридцать третьем. Вот и купил. Она не чугунная, а каменная, необычная. Лежала у меня в спальне на подоконнике.
– Похоже, гад этот что-то у тебя в комнате делал, а Эдуард твой драгоценный его застукал. Ну, тот схватил, что ближе лежало, да и двинул ему прямо в лоб.
– Я не могу понять, как получилось, что Эдуард был один? Мои деды ведь всё время вместе ездят. Задержался? Вернулся? Но зачем? Забыл что-то?
– Попробуем завтра у твоих стариков узнать.
– Да… Что твой Афанасьич ещё говорит?
– Ну что говорит?.. Били спереди и сверху. Так что нападавший, похоже, довольно высокий. Дед твой какого роста?
– Невысокий. Метр семьдесят примерно.
– Понятно… Бил, скорее всего, всё-таки мужчина…
– Левша, правша?
– Правша, ничего оригинального. Ты сейчас проверь, всё ли на месте. Может, украли у тебя всё же что-нибудь?
– Да не похоже. Я ж сюда ещё ничего не перевозил. У меня тут минимальный набор для жизни. Без излишеств. Денег здесь не было. Я проверю, конечно. Только позволь, Злату домой отведу. Она замучилась совсем. День у нас тяжёлый был.
– Давай. Я её тогда завтра опрошу ещё раз, если понадобится. С алиби у неё и у тебя, надеюсь, всё в порядке?
– Я целый день на работе торчал, всех изводил, куча свидетелей имеется. В шесть примерно поехал Злату из школы забирать. Добрался быстро, просто удивительно. Из школы уехали около девяти. Там нас толпа
– Нормально тогда всё. Вряд ли Злата твоя ему в лоб дала и сразу же кричать начала.
Павел усмехнулся:
– Да она не кричала, представляешь? У неё выдержка, как у оперирующего хирурга. Учительница.
Лялин посмотрел на него и тихо засмеялся:
– Да-а. Влип ты, брат. Ты бы сейчас своё лицо видел.
– А что у меня с лицом?
– Ну-у… На лице у тебя написано только одно и крупными буквами: Я ВЛЮБЛЁН! А ниже приписка: по уши. Счастливый. Рад я за тебя. Хорошая девчонка, нравится она мне. Вот, прям, отбил бы. Но у тебя не буду. Друг всё ж таки. Да и отец Пётр на меня потом епитимью наложит какую-нибудь ужасную. – Лялин потянулся сладко, с хрустом. – Но в грехе зависти придётся исповедоваться. Каюсь: обзавидовался я тебе.
Павел потрепал сидящего друга по голове и дал подзатыльник:
– Ничего. Я на тебя не обижаюсь. Кстати, Ясень тоже её отбить собирался, так что ты не первый претендент. Вставай в очередь.
Лялин потёр место щелчка и заныл:
– Не обижаешься, говоришь, а бить бьёшь. При исполнении, кстати.
– Ну, привлеки меня, привлеки, - Павел хлопнул друга по спине и направился к двери. – Я быстро. Отведу Злату и вернусь.
– Давай. Можешь не торопиться особо. Мы ещё здесь поколдуем. Кстати, ты у неё переночевать не можешь? Не нравится мне всё это. Ох, как не нравится. А то, неровен час, завтра тебя найдём с проломленной головой, а рядом какую-нибудь историческую кочергу. Или вот эту хреновину, - Лялин покрутил в руках крупный, с кулак взрослого мужчины шаровой кран, на котором стоял год изготовления 1915, ещё один трофей Павла.
– Занятная вещица…
– Не волнуйся. Всё нормально будет. Но для твоего спокойствия могу пообещать тебе спать в хоккейном шлеме, у меня валяется в багажнике. Хочешь?
– Хочу. Вот в нём и спи. Ты мне пока не надоел, и потерять тебя не хочется.
– Постараюсь тебя не огорчать.
– Иди уже, пересмешник! И что я тебя люблю, гада такого? Не знаешь?
– Ну да, ну да. И шо я в тебя такой влюблённый? Где-то это уже было. – Павел направился к двери. В спину ему полетел огрызок от яблока, только что сжёванного вечно голодным Лялиным. – Не мусори, Попандопуло!
– Хочу и буду! – шутя рявкнул майор, но Павел уже скрылся в гостиной.
Злата сидела у камина и гладила нашедшегося Банзая. Когда Павел подошёл, вопросительно посмотрела на него. Он сел рядом на корточки, взял её ладони в свои:
– Пойдём, родная моя. Я вас домой провожу. – Она кивнула и спокойно встала. Даже попыталась улыбнуться. Гуля бы сейчас билась в истерике, подумалось Павлу, и судмедэксперт вместе с криминалистом отпаивали бы её успокоительными. А майор Лялин, позабыв про все дела, обмахивал вафельным полотенчиком, найденным на кухне. Не терпела Гуля, когда не она была звездой вечера. Ох, не терпела. И всячески внимание к себе привлекала. И Злату бы не поняла никогда.