Толкуя слово: Опыт герменевтики по-русски
Шрифт:
Слово это то, чт'o говорится, что сказано и услышано, а чтобы говорить кому-то и о чем-то, нам нужно имя адресата, или имя собственное, личное, и имя предмета речи. Адресата зовут— называют-призывают, а предмет речи упоминают— память это мысль об уже отсутствующем; легок на поминетот, кто при его упоминании является как на зов. Слово входит в триаду мысль, слово, дело / дело, слово, мысль, связанную с путем, а имя входит в триаду вещь, имя, образ, связанную с местом: вещь лежит, стоит, дело идет. Имя предмета речи, или термин, определяется — «А есть Б», слово толкуется — «А значит Б». (V1: Память об умершем. — 2: Легок на помине.)
Бахтин для ненаписанной статьи о чужом слове (в записях 1970/71 — ЭСТ 1 , с. 347 слл.):
Я живу в мире чужих слов. И вся моя жизнь является ориентацией в этом мире, реакцией на чужие слова (бесконечно разнообразной реакцией), начиная от их освоения (в процессе первоначального овладения речью) и кончая освоением богатств человеческой культуры (выраженных в слове или в других знаковых материалах). Чужое слово ставит перед человеком особую задачу понимания этого слова (такой задачи в отношении собственного слова не существует или существует в совсем другом смысле).
Ср. под именем В. Волошинова о «задачах, которые ставит именно чужое слово сознанию, — разгадать и научить разгаданному» — Маркс, филос. яз ., 2.2. «Это распадение для каждого человека», продолжает Бахтин,
всего выраженного в слове на маленький мирок своих слов (ощущаемых как свои) и огромный, безграничный мир чужих слов — первичный факт человеческого сознания и человеческой жизни, который, как и всё первичное и само собой разумеющееся, до сих пор мало изучался (осознавался), во всяком случае, не осознавался в своем огромном принципиальном значении.ЙЙЙ
ЙЙЙВ жизни как предмете мысли (отвлеченной) существует человек вообще, — но в самбй живой переживаемой жизни существуем только я, ты. он. и только в ней раскрываются (существуют) такие первичные реальности, как мое слово и чужое слово,и вообще те первичные реальности, которые пока еще не поддаются познанию (отвлеченному, обобщающему), а потому не замечаются им.
А «Поиски» писателем «собственного слова на самом деле есть поиски именно не собственного, а слова, которое больше меня самого; это стремление уйти от своих слов, с помощью которых ничего существенного сказать нельзя.» (из записи 1970/71, с 354). — Три бахтинские категории «другой для меня», «я для себя» и «я для другого» позволяют различать чужое слово, свою мысль и свое слово соответственно, причем чужое слово, это «почти колумбово открытие в филологии Бахтина» (С. Бочаров, Событие бытия , с. 510), оказывается открытием чужести первичного слова. Чужое слово—аналитическое сочетание. (V1: Лидия Гинзбург о чужих словах. — 2; Чужое слово, своя мысль и свое слово.)
Не я сам, по-бахтински я-для-себя, и даже не ты, другой мне, а все другие вместе, ср. язык«(чужой) народ». Это вы субъект говорения, собирательный хозяин языка, вы говорите мне через тебя, тобой. Ты говоришь мне как ваш представитель и орудие, ср. язык«пленник, которого допрашивают». А я только для другого говорящий, для себя же я слушатель, (не)понимающий и думающий. Ведь «для меня в жизни», сказал Бахтин в работе об авторе и герое ( ЭСТ 1 , с. 23 и 48). отношение «я и другой». «я и все другие» «абсолютно необратимо и дано раз и навсегда». Дальше: «Другость моя радуется во мне, но не я для себя.» (с. 120) — говорит тоже моя другость, но не моя думающая самость. Но индивидуалист этого уже не знает, он привык считать, что его «я» нераздельно. К связи мысли и «я» см. В. Топоров. И.-е. *ЕС'Н-ОМ: *MEN– ,сюда же ответ семилетней девочки в записи М. Гаспарова ( Зап. вып ., с. 339):
«ЙЙЙчто важнее — что ты думаешь или что ты делаешь?» — «Именно я?» — «Именно ты». — «Я — что думаю, а другие — что делают». И объяснила: она-то знает, что толкнулась в коридоре не нарочно, а учительница не знает, видит только то, что сделано, и записала выговор.
С триадой мысль, слово и дело связана триада я, люди и весь мир («личность, общество, природа»); мысль связана со мною, а слово с людьми, миром-общиной. Может быть, про другость говорящего шумерская пословица
35
Перевод В. Афанасьевой (Нач. нач., с. 323).
Борхес и я : уже с заглавия и почти до конца этого одностраничного рассказа, вошедшего в сборник Создатель ( El hacedor , I960), Хорхе Луис Борхес отделяет свое я-для-других, то есть для нас, его читателей, от я-для-себя, говоря этико-эстетическими категориями Бахтина, прежде всего работы Автор и герой . Именитый Борхес с «его литературой» — «другой» самому себе, еl otro(так будет поздн'eе назван рассказ о встрече двух Борхесов, старика и юноши); в этом отчужденном su//- teratura«его писанина» слышна концовка верленова Искусства поэзии Et tout le reste est litt'erature,как и в яростной Четвертой прозе Мандельштама. Художественному разделению себя у Борхеса соответствует, кроме бахтинского философского, исповедальное разделение в дневнике Льва Толстого под 8, 11 и 18.4.1909:
Как хорошо, нужно, пользительно, при сознании всех появляющихся желаний, спрашивать себя: чье это желание: Толстого или мое.Толстой хочет осудить, думать недоброе об NN, а я не хочу. И если только я вспомнил это, вспомнил, что Толстой не я, то вопрос решается бесповоротно. ЙЙЙТебе, Толстому, хочется или не хочется того или этого — это твое дело. Исполнить же то, чего ты хочешь, признать справедливость, законность твоих желаний, это — мое дело.ЙЙЙ
Не знаю, как это покажется другим, но на меня это ясное разделение] себя на Толстого и на Я удивительно радостно и плодотворно для добра действует.
Толстой забирает силу надо мной.Да врет он. Я, Я, только и есть Я, а он, Толстой, мечта и гадкая и глупая.
Да, Толстой хочет быть правым, а Я хочу, напротив, чтобы меня осуждали, а Я бы перед собой знал, ч[то] Я прав.
Вспоминается еще Мандельштам: О, как противен мне какой-то соименникЙЙЙ| то был не я, то был другой.( Нет, никогда ничей я не был современникЙЙЙ ). Но не подходит сюда хитроумное разделение себя, которое проделал своим Вид. невид . Яков Друскин. (4–1: К бахтинским «я для себя» и «я для другого». — 2: Борхес и я .)
К словукак «услышанному»: «Лишь потом, в других десятилетиях и полушариях, я понял: слово должно быть сказано и услышано (двумя или тремя), иначе оно не слово, а только звук.» — В. Яновский, Поля Елисейские , 7. И Топоров, Святость 1 (из прим. 46 на с. 207 сл.):
Вообще Слово— это то, что может и должно быть услышано, предназначено к услышанию, т. е. то. что предполагает не только Я, субъект речи, автора Слова, но другого(Ты) и, как правило, завершенность коммуникации в слове, иначе говоря диалог, который имел место. — в отличие от сказать (говорить),не требующего непременного участия воспринимающего сказанное друг [ого]и, следовательно, диалога (ср. глас вопиющего в пустыне,повисающий в одиночестве невоспринятости) и — в случае сказать—апеллирующего к феноменальному (зрение — показ: с-казать,но ис-чезать).