Ты будешь невинной, тонкой,Прелестной — и всем чужой.Пленительной амазонкой,Стремительной госпожой.И косы свои, пожалуй,Ты будешь носить, как шлем,Ты будешь царицей бала —И всех молодых поэм.И многих пронзит, царица,Насмешливый твой клинок,И все, что мне — только снится,Ты будешь иметь у ног.Все будет тебе покорно,И все при тебе — тихи.Ты будешь, как я — бесспорно —И лучше писать стихи…Но будешь ли ты — кто знает —Смертельно виски сжимать,Как их вот сейчас сжимаетТвоя молодая мать.
5 июня 1914
«Да, я тебя уже ревную…»
Да, я тебя уже ревную,Такою ревностью, такой!Да, я тебя уже волнуюСвоей
тоской.Моя несчастная природаВ тебе до ужаса ясна:В твои без месяца два года —Ты так грустна.Все куклы мира; все лошадкиТы без раздумия отдашь —За листик из моей тетрадкиИ карандаш.Ты с няньками в какой-то ссоре —Все делать хочется самой.И вдруг отчаянье, что «мореУшло домой».Не передашь тебя — как гордоЯ о тебе ни повествуй! —Когда ты просишь: «Мама, мордуМне поцелуй».Ты знаешь, все во мне смеется,Когда кому-нибудь опятьНикак тебя не удаетсяПоцеловать.Я — змей, похитивший царевну, —Дракон! — Всем женихам — жених! —О свет очей моих! — О ревностьНочей моих!
6 июня 1914
П.Э.
«День августовский тихо таял…»
День августовский тихо таялВ вечерней золотой пыли.Неслись звенящие трамваи,И люди шли.Рассеянно, как бы без цели,Я тихим переулком шла.И — помнится — тихонько пелиКолокола.Воображая Вашу позу,Я все решала по пути:Не надо — или надо — розуВам принести.И все приготовляла фразу,Увы, забытую потом. —И вдруг — совсем нежданно! — сразу! —Тот самый дом.Многоэтажный, с видом скуки…Считаю окна, вот подъезд.Невольным жестом ищут рукиНа шее — крест.Считаю серые ступени,Меня ведущие к огню.Нет времени для размышлений.Уже звоню.Я помню точно рокот громаИ две руки свои, как лед.Я называю Вас. — Он дома,Сейчас придет.
* * *
Пусть с юностью уносят годыВсе незабвенное с собой. —Я буду помнить все разводыЦветных обой.И бисеринки абажура,И шум каких-то голосов,И эти виды Порт-Артура,И стук часов.Миг, длительный по крайней мере —Как час. Но вот шаги вдали.Скрип раскрывающейся двери —И Вы вошли.
* * *
И было сразу обаянье.Склонился, королевски-прост. —И было страшное сияньеДвух темных звезд.И их, огромные, прищуря,Вы не узнали, нежный лик,Какая здесь играла буря —Еще за миг.Я героически боролась.— Мы с Вами даже ели суп! —Я помню заглушенный голосИ очерк губ.И волосы, пушистей меха,И — самое родное в Вас! —Прелестные морщинки смехаУ длинных глаз.Я помню — Вы уже забыли —Вы — там сидели, я — вот тут.Каких мне стоило усилий,Каких минут —Сидеть, пуская кольца дыма,И полный соблюдать покой…Мне было прямо нестерпимоСидеть такой.Вы эту помните беседуПро климат и про букву ять.Такому странному обедуУж не бывать.В пол-оборота, в полумракеСмеюсь, сама не ожидав:«Глаза породистой собаки,— Прощайте, граф».
* * *
Потерянно, совсем без цели,Я темным переулком шла.И, кажется, уже не пели —Колокола.
17 июня 1914
«Прибой курчавился у скал…»
Прибой курчавился у скал, —Протяжен, пенен, пышен, звонок…Мне Вашу дачу указал —Ребенок.Невольно замедляя шаг— Идти смелей как бы не вправе —Я шла, прислушиваясь, какСкрежещет гравий.Скрип проезжающей арбыБез паруса. — Сквозь плющ зеленыйБлеснули белые столбыБалкона.Была такая тишина,Как только в полдень и в июле.Я помню: Вы лежали наПлетеном стуле.Ах, не оценят — мир так груб! —Пленительную Вашу позу.Я помню: Вы у самых губДержали розу.Не подымая головы,И тем подчеркивая скуку —О, этот жест, которым ВыМне дали руку.Великолепные глазаКто скажет — отчего — прищуря,Вы знали — кто сейчас грозаВ моей лазури.От солнца или от жары —Весь сад казался мне янтарен,Татарин продавал чадры,Ушел татарин…Ваш рот, надменен и влекущ,Был сжат — и было все понятно.И солнце
сквозь тяжелый плющБросало пятна.Все помню: на краю шэз-лонгСоломенную Вашу шляпу,Пронзительно звенящий гонг,И запахТяжелых, переспелых розИ складки в парусинных шторах,Беседу наших папиросИ шорох,С которым Вы, властитель дум,На розу стряхивали пепел.— Безукоризненный костюмБыл светел.
28 июня 1914
Его дочке
С ласточками прилетелаТы в один и тот же час,Радость маленького тела,Новых глаз.В марте месяце родиться— Господи, внемли хвале! —Это значит быть как птицаНа земле.Ласточки ныряют в небе,В доме все пошло вверх дном:Детский лепет, птичий щебетЗа окном.Дни ноябрьские кратки,Долги ночи ноября.Сизокрылые касатки —За моря!Давит маленькую грудкуСтужа северной земли.Это ласточки малюткуУнесли.Жалобный недвижим венчик,Нежных век недвижен край.Спи, дитя. Спи, Божий птенчик.Баю-бай.
12 июля 1914
«Война, война! — Кажденья у киотов…»
Война, война! — Кажденья у киотовИ стрекот шпор.Но нету дела мне до царских счетов,Народных ссор.На, кажется, — надтреснутом — канатеЯ — маленький плясун.Я тень от чьей-то тени. Я лунатикДвух темных лун.
Москва, 16 июля 1914
«При жизни Вы его любили…»
При жизни Вы его любили,И в верности клялись навек,Несите же венки из лилийНа свежий снег.Над горестным его ночлегомПомедлите на краткий срок,Чтоб он под этим первым снегомНе слишком дрог.Дыханием души и телаСогрейте ледяную кровь!Но, если в Вас уже успелаОстыть любовь —К любовнику — любите братца,Ребенка с венчиком на лбу, —Ему ведь не к кому прижатьсяВ своем гробу.Ах, он, кого Вы так любилиИ за кого пошли бы в ад,Он в том, что он сейчас в могиле —Не виноват!От шороха шагов и платьяДрожавший с головы до ног —Как он открыл бы Вам объятья,Когда бы мог!О женщины! Ведь он для каждойБыл весь — безумие и пыл!Припомните, с какою жаждойОн вас любил!Припомните, как каждый взгляд выЛовили у его очей,Припомните былые клятвыВо тьме ночей.Так и не будьте вероломныУ бедного его креста,И каждая тихонько вспомниЕго уста.И, прежде чем отдаться бегуСаней с цыганским бубенцом,Помедлите, к ночному снегуПрипав лицом.Пусть нежно опушит вам щеки,Растает каплями у глаз…Я, пишущая эти строки,Одна из вас —Неданной клятвы не нарушу— Жизнь! — Карие глаза твои! —Молитесь, женщины, за душуСамой Любви.
30 августа 1914
«Осыпались листья над Вашей могилой…»
Осыпались листья над Вашей могилой,И пахнет зимой.Послушайте, мертвый, послушайте, милый:Вы все-таки мой.Смеетесь! — В блаженной крылатке дорожной!Луна высока.Мой — так несомненно и так непреложно,Как эта рука.Опять с узелком подойду утром раноК больничным дверям.Вы просто уехали в жаркие страны,К великим морям.Я Вас целовала! Я Вам колдовала!Смеюсь над загробною тьмой!Я смерти не верю! Я жду Вас с вокзала —Домой.Пусть листья осыпались, смыты и стертыНа траурных лентах слова.И, если для целого мира Вы мертвый,Я тоже мертва.Я вижу, я чувствую, — чую Вас всюду!— Что ленты от Ваших венков! —Я Вас не забыла и Вас не забудуВо веки веков!Таких обещаний я знаю бесцельность,Я знаю тщету.— Письмо в бесконечность. — Письмов беспредельность —Письмо в пустоту.
4 октября 1914
«Милый друг, ушедший дальше, чем за море…»
Милый друг, ушедший дальше, чем за море!Вот Вам розы — протянитесь на них.Милый друг, унесший самое, самоеДорогое из сокровищ земных.Я обманута и я обокрадена, —Нет на память ни письма, ни кольца!Как мне памятна малейшая впадинаУдивленного — навеки — лица.Как мне памятен просящий и пристальныйВзгляд — поближе приглашающий сесть,И улыбка из великого Издали, —Умирающего светская лесть…Милый друг, ушедший в вечное плаванье,— Свежий холмик меж других бугорков! —Помолитесь обо мне в райской гавани,Чтобы не было других моряков.