Том 1. Стихотворения

Толстой Алексей Константинович

65

Когда на нас в азарте Стотысячную рать Надвинул Бонапарте, Он начал отступать.

66

Казалося, ну, ниже Нельзя сидеть в дыре, Ан глядь: уж мы в Париже, С Louis le Desire.

67

В то время очень сильно Расцвел России цвет, Земля была обильна, Порядка ж нет как нет.

68

Последнее сказанье Я б написал мое, Но чаю наказанье, Боюсь monsieur Veillot.

69

Ходить

бывает склизко По камешкам иным, Итак, о том, что близко, Мы лучше умолчим.

70

Оставим лучше троны, К министрам перейдем. Но что я слышу? стоны, И крики, и содом!

71

Что вижу я! Лишь в сказках Мы зрим такой наряд; На маленьких салазках Министры все катят.

72

С горы со криком громким In corpore [15] , сполна, Скользя, свои к потомкам Уносят имена.

15

В полном составе (лат.). — Ред.

73

Се Норов, се Путятин, Се Панин, се Метлин, Се Брок, а се Замятнин, Се Корф, се Головнин.

74

Их много, очень много, Припомнить всех нельзя, И вниз одной дорогой Летят они, скользя.

75

Я грешен: летописный Я позабыл свой слог; Картине живописной Противостать не мог.

76

Лиризм, на все способный, Знать, у меня в крови; О Нестор преподобный, Меня ты вдохнови.

77

Поуспокой мне совесть, Мое усердье зря, И дай мою мне повесть Окончить не хитря.

78

Итак, начавши снова, Столбец кончаю свой От рождества Христова В год шестьдесят восьмой.

79

Увидя, что все хуже Идут у нас дела, Зело изрядна мужа Господь нам ниспосла.

80

На утешенье наше Нам, аки свет зари, Свой лик яви Тимашев — Порядок водвори.

81

Что аз же многогрешный На бренных сих листах Не дописах поспешно Или переписах,

82

То, спереди и сзади Читая во все дни, Исправи правды ради, Писанья ж не кляни.

83

Составил от былинок Рассказ немудрый сей Худый смиренный инок, Раб божий Алексей.

1868

«Стасюлевич и Маркевич…» ^*

Стасюлевич и Маркевич Вместе побранились; Стасюлевич и Маркевич Оба осрамились. «Ты поляк, — гласит Маркевич, — В этом я уверен!» Отвечает Стасюлевич: «Лжешь как сивый мерин!» Говорит ему Маркевич: «Судишь ты превратно!» Отвечает Стасюлевич: «То донос печатный!» Размышляет Стасюлевич: «Классицизм нам кстати ль?» Говорит ему Маркевич: «Стало,

ты предатель!»

Октябрь (?) 1869

«Как-то Карп Семенович…» ^*

Как-то Карп Семенович Сорвался с балкона, И на нем суконные Были панталоны. Ах, в остережение Дан пример нам оный: Братья, без медления Снимем панталоны!

22 декабря 1869

«Рука Алкида тяжела…» ^*

Рука Алкида тяжела, Ужасны Стимфалидов стаи, Смертельна Хирона стрела, Широко лоно Пазифаи. Из первых Аристогитон С Гармодием на перекличке, И снисходительно Платон Их судит странные привычки. Гомера знали средь Афин Рабы и самые рабыни, И каждый римский гражданин Болтал свободно по-латыни.

22 декабря 1869

Медицинские стихотворения ^*

«Доктор божией коровке…»

Доктор божией коровке Назначает рандеву, Штуки столь не видел ловкой С той поры, как я живу, Ни во сне, ни наяву. Веря докторской сноровке, Затесалася в траву К ночи божия коровка. И, припасши булаву, Врач пришел на рандеву. У скалы крутой подножья Притаясь, коровка божья Дух не смеет перевесть, За свою страшится честь. Дщери нашей бабки Евы! Так-то делаете все вы! Издали: «Mon coeur, mon tout» [16] , — А пришлось начистоту, Вам и стыдно, и неловко; Так и божия коровка — Подняла внезапно крик: «Я мала, а он велик!» Но, в любви не зная шутки, Врач сказал ей: «Это дудки! Мне ведь дело не ново, Уж пришел я, так того!» Кем наставлена, не знаю, К чудотворцу Николаю (Как то делалося встарь) Обратилась божья тварь. Грянул гром. В его компанье Разлилось благоуханье — И домой, не бегом, вскачь, Устрашась, понесся врач, Приговаривая: «Ловко! Ну уж божия коровка! Подстрекнул меня, знать, бес!» — Сколько в мире есть чудес!

16

Сердце мое, жизнь моя (франц.). — Ред.

Октябрь (?) 1868

«Навозный жук, навозный жук…»

Навозный жук, навозный жук, Зачем, среди вечерней тени, Смущает доктора твой звук? Зачем дрожат его колени? O врач, скажи, твоя мечта Теперь какую слышит повесть? Какого ропот живота Тебе на ум приводит совесть? Лукавый врач, лукавый врач! Трепещешь ты не без причины — Припомни стон, припомни плач Тобой убитой Адольфины! Твои уста, твой взгляд, твой нос Ее жестоко обманули, Когда с улыбкой ты поднес Ей каломельные пилюли… Свершилось! Памятен мне день — Закат пылал на небе грозном — С тех пор моя летает тень Вокруг тебя жуком навозным… Трепещет врач — навозный жук Вокруг него, в вечерней тени, Чертит круги — а с ним недуг, И подгибаются колени…