Том 1. Стихотворения

Толстой Алексей Константинович

Ноябрь (?) 1868

«Верь мне, доктор (кроме шутки!)…» ^*

«Верь мне, доктор (кроме шутки!), — Говорил раз пономарь, — От яиц крутых в желудке Образуется янтарь!» Врач, скептического складу, Не любил духовных лиц И причетнику в досаду Проглотил пятьсот яиц. Стон и вопли! Все рыдают, Пономарь звонит сплеча — Это значит: погребают Вольнодумного врача. Холм насыпан. На рассвете Пир окончен в дождь и грязь, И причетники мыслете Пишут, за руки схватясь. «Вот не минули и сутки, — Повторяет пономарь, — А

уж в докторском желудке Так и сделался янтарь!»

Ноябрь (?) 1868

Берестовая будочка

В берестовой сидя будочке, Ногу на ногу скрестив, Врач наигрывал на дудочке Бессознательный мотив. Он мечтал об операциях, О бинтах, о ревене, О Венере и о грациях… Птицы пели в вышине. Птицы пели и на тополе, Хоть не ведали о чем, И внезапно все захлопали, Восхищенные врачом. Лишь один скворец завистливый Им сказал как бы шутя: «Что на веточках повисли вы, Даром уши распустя? Песни есть и мелодичнее, Да и дудочка слаба, — И врачу была б приличнее Оловянная труба!»

Между 1868 и 1870

«Муха шпанская сидела…»

Муха шпанская сидела На сиреневом кусте, Для таинственного дела Доктор крался в темноте. Вот присел он у сирени; Муха, яд в себе тая, Говорит: «Теперь для мщенья Время вылучила я!» Уязвленный мухой больно, Доктор встал, домой спеша, И на воздухе невольно Выкидает антраша. От людей ночные тени Скрыли доктора полет, И победу на сирени Муха шпанская поет.

Между 1868 и 1870

«Угораздило кофейник…» ^*

Угораздило кофейник С вилкой в роще погулять. Набрели на муравейник; Вилка ну его пырять! Расходилась: я храбра-де! Тычет вдоль и поперек. Муравьи, спасенья ради, Поползли куда кто мог; А кофейнику потеха: Руки в боки, кверху нос, Надседается от смеха: «Исполати! Аксиос! Веселися, храбрый росс!» Тут с него свалилась крышка, Муравьев взяла одышка, Все отчаялись — и вот — Наползли к нему в живот. Как тут быть? Оно не шутки: Насекомые в желудке! Он, схватившись за бока, Пляшет с боли трепака. Поделом тебе, кофейник! Впредь не суйся в муравейник, Не ходи как ротозей, Умеряй характер пылкий, Избирай своих друзей И не связывайся с вилкой!

Ноябрь (?) 1868

Послания к Ф.М. Толстому ^*

1

Вкусив елей твоих страниц И убедившися в их силе, Перед тобой паду я ниц, О Феофиле, Феофиле! Дорогой двойственной ты шел, Но ты от Януса отличен; Как государственный орел, Ты был двуглав, но не двуличен. Твоих столь радужных цветов Меня обманывала присма, Но ты возрек — и я готов Признать тиранство дуалисма; Сомкнем же наши мы сердца, Прости упрек мой близорукий — И будь от буйного стрельца Тобой отличен Долгорукий!

Декабрь 1868

2

Красный Рог, 14 января 1869

В твоем письме, о Феофил (Мне даже стыдно перед миром), Меня, проказник, ты сравнил Чуть-чуть не с царственным Шекспиром! О Ростислав, такую роль, Скажи, навязывать мне кстати ль? Поверь, я понимаю соль Твоей иронии, предатель! Меня насмешливость твоя Равняет с Лессингом. Ужели Ты

думал, что серьезно я Поверю этой параллели? Ты говоришь, о Феофил, Что на немецком диалекте «Лаокоона» он хвалил, Как я «Феодора» в «Проекте»? Увы, не Лессинг я! Зачем, Глумясь, равнять пригорок с Этной? Я уступаю место всем, А паче братии газетной. Не мню, что я Лаокоон, Во змей упершийся руками, Но скромно зрю, что осажден Лишь дождевыми червяками! Потом — подумать страшно — ах! Скажи, на что это похоже? Ты рассуждаешь о властях Так, что мороз дерет по коже! Подумай, ведь письмо твое (Чего на свете не бывает!) Могло попасть к m-r Veillot, Который многое читает. Нет, нет, все это дребедень! Язык держать привык я строго И повторяю каждый день: Нет власти, аще не от бога! Не нам понять высоких мер, Творцом внушаемых вельможам, Мы из истории пример На этот случай выбрать можем: Перед Шуваловым свой стяг Склонял великий Ломоносов — Я ж друг властей и вечный враг Так называемых вопросов!

«Сидит под балдахином…» ^*

Сидит под балдахином Китаец Цу-Кин-Цын И молвит мандаринам: «Я главный мандарин! Велел владыко края Мне ваш спросить совет: Зачем у нас в Китае Досель порядка нет?» Китайцы все присели, Задами потрясли, Гласят: «Затем доселе Порядка нет в земли, Что мы ведь очень млады, Нам тысяч пять лишь лет; Затем у нас нет складу, Затем порядку нет! Клянемся разным чаем, И желтым и простым, Мы много обещаем И много совершим!» «Мне ваши речи милы, — Ответил Цу-Кин-Цын, — Я убеждаюсь силой Столь явственных причин. Подумаешь: пять тысяч, Пять тысяч только лет!» И приказал он высечь Немедля весь совет.

Апрель (?) 1869

Песня о Каткове, о Черкасском, о Самарине, о Маркевиче и о арапах ^*

1

Друзья, ура единство! Сплотим святую Русь! Различий, как бесчинства, Народных я боюсь.

2

Катков сказал, что, дискать, Терпеть их — это грех! Их надо тискать, тискать В московский облик всех!

3

Ядро у нас — славяне; Но есть и вотяки, Башкирцы, и армяне, И даже калмыки;

4

Есть также и грузины (Конвоя цвет и честь!), И латыши, и финны, И шведы также есть;

5

Недавно и ташкентцы Живут у нас в плену; Признаться ль? Есть и немцы Но это: entre nous! [17]

17

Между нами! (франц.). — Ред.

6

Страшась с Катковым драки, Я на ухо шепну: У нас есть и поляки, Но также: entre nous;

7

И многими иными Обилен наш запас; Как жаль, что между ними Арапов нет у нас!

8

Тогда бы князь Черкасской, Усердием велик, Им мазал белой краской Их неуказный лик;

9

С усердьем столь же смелым, И с помощью воды, Самарин тер бы мелом Их черные зады;