Том 15. Простак и другие
Шрифт:
— Аа, ясно, как жена Бинго Литтла, для вас — Рози М. Бэнкс.
— Ну да, в этом роде, но только ещё душещипательней. Рози М. Бэнкс — та просто щиплет сердечные струны, а Корнелия Фодергилл хватает их двумя руками и завязывает в узел. Я пытаюсь договориться, чтобы печатать в «Будуаре» её новый роман с продолжениями.
Я уловил суть дела. Теперь, правда, она его уже продала, но в то время, что я описываю, моя тётя ещё была владельцем, то бишь владелицей, еженедельника для слабоумных дамочек под названием «Будуар элегантной дамы». Однажды я даже написал туда статью — или «дал материал», как говорим мы, старые писаки — под названием «Что носит хорошо одетый мужчина». Как и все еженедельники, он постоянно находился, что называется, «на краю пропасти», и понятно,
— Ну и как, успешно? — поинтересовался я.
— Пока не очень. Всё какие-то проволочки.
— Про что?
— …волочки, тупица!
— Она отвечает вам «nolle prosequi», [34] как выражается Дживс?
— Не совсем. Она не закрывает двери для мирного урегулирования. Я же говорю — у неё тактика… этих самых… про…
— …Волочек?
— Вот-вот. Она не говорит «нет», но не говорит и «да». А Том опять, как назло, строит из себя скупого рыцаря.
Имелся в виду мой дядя Томас Портарлингтон Траверс, который оплачивал счета этого, как он выражался, «Пеньюара мадам». Он богат, словно креозот — так, кажется, принято говорить, — но, подобно большинству наших состоятельных сограждан, терпеть не может раскошеливаться. Послушали бы вы, как он выражается по поводу подоходного и прогрессивного налогов.
34
Букв, «не хотеть продолжать» — латинский юридический термин, означающий отказ истца от иска или части его.
— Он не разрешает мне дать ей больше пяти сотен фунтов, а она хочет восемь.
— Это похоже на тупик…
— Так было до сегодняшнего утра.
— И что же случилось утром?
— Кажется, обозначился какой-то просвет. У меня впечатление, что она готова уступить. Ещё один толчок — и вопрос будет решён. Ты как, всё ещё трезв?
— Да.
— Так продержись ещё до понедельника. А сейчас приезжай сюда.
— Кто, я?
— Ты, собственной персоной.
— Незачем?
— Поможешь мне её уломать. Употребишь всё своё обаяние…
— У меня его не так уж и много.
— Ну так обойдись тем, что имеешь. Попробуй старую добрую лесть. Сыграй на струнах её души.
Я задумался. Не нравятся мне эти свидания неизвестно с кем. А кроме того, если жизнь меня чему-то и научила, так это тому, что благоразумный человек должен держаться подальше от писателей женского пола. Хотя, конечно, если там намечалась приятная компания…
— А кто там ещё будет? В смысле, из молодёжи, из блестящего общества?
— Ну, молодым это общество, пожалуй, не назовёшь, но блестящим — даже очень. Муж Корнелии — Эверард Фодергилл — художник, и его отец, Эдвард Фодергилл — тоже что-то в этом роде. В общем, не соскучишься. Так что пусть Дживс соберёт твои пожитки, и ждём тебя в пятницу. Послоняешься здесь конец недели.
— Это что, взаперти с парой художников и слезоточивой писательницей? Невелика радость…
— А тебе и не положено радоваться, — успокоила меня престарелая родственница. — Просто сделай своё дело. Да, и кстати, когда приедешь, я попрошу тебя об одном пустячке.
— Что ещё за пустячок?
— Расскажу, когда увидимся. Всего лишь простенькая маленькая услуга любимой тётушке. В твоём вкусе, — сказала она и с весёлым «Пока-пока!» повесила трубку.
Я думаю, многих удивляет, что Бертрам Вустер, этот в общем-то железный человек, тает как воск в руках своей тётки Далии и мчится исполнять малейший её каприз, словно дрессированный тюлень, отрабатывающий свой кусок рыбы. Им просто невдомёк, что эта женщина владеет секретным оружием, которым она в любой момент может подчинить меня своей воле. А именно, если я вздумаю артачиться, ей достаточно пригрозить, что меня больше не пригласят к обеду, и тогда — прощайте, все жареные и пареные шедевры Анатоля, её французского повара, истинного подарка небес для желудочных
— Дживс, — сказал я, — мою душу отягощают неясные предчувствия.
— В самом деле, сэр?
— Да. Хотел бы я знать, что там затевается.
— Боюсь, я не вполне улавливаю вашу мысль, сэр.
— А между тем, следовало бы! Я ведь слово в слово передал вам свой разговор с тётей Далией, и каждое из этих слов должно было бы запасть вам под шляпу. Попробую освежить вашу память: мы поболтали о том о сём, а в заключение она сказала, что намерена ещё попросить меня об одном пустячке, когда же я спросил, о каком, сбила меня со следа… так это называется?
— Да, сэр.
— Ну вот, сбила меня со следа, обронив этак небрежно: «О, всего лишь простенькая маленькая услуга любимой тётушке!» Как бы вы истолковали эти слова?
— По-видимому, миссис Траверс хочет, чтобы вы что-то сделали для неё, сэр.
— Так-то оно так, но что именно — вот главный вопрос! Вы ведь помните, чем кончалось раньше дело, если меня просил о чём-то слабый пол? Особенно тётя Далия. Не забыли ещё ту историю с сэром Уоткином Бассетом и серебряным сливочником в виде коровы?
— Нет, сэр.
— Если бы не ваше вмешательство, Бертрам Вустер отсидел бы тогда срок в местной кутузке. Кто может поручиться, что этот её пустячок не ввергнет меня в такую же пучину опасности? Как бы мне хотелось от этого отвертеться, Дживс!
— Я вполне понимаю вас, сэр.
— Но никак нельзя. Я вроде тех ребят из «Лёгкой кавалерии». [35] Помните, как там про них написано?
— Очень отчётливо, сэр. «Дело их — не рассуждать, а идти и умирать».
35
…тех ребят из «Лёгкой кавалерии» — ссылка на стихотворение «Атака лёгкой бригады» Альфреда Теннисона (1809–1883).
— Вот именно. «Пушки справа, пушки слева, грохот залпов и разрывов», а они должны мчаться в атаку, что бы там ни было. Уж я-то хорошо знаю, что они чувствовали, — заключил я, мрачно нажимая на акселератор. Чело было хмуро, боевой дух — ниже некуда.
Нельзя сказать, чтобы прибытие в Маршем Мэнор помогло разгладить первое и поднять последний. Обстановка, в которой я очутился, переступив порог гостиной, была уютней некуда. В камине полыхали дрова, стояли удобные кресла, чайный столик распространял весёлый аромат тостов с маслом и пышек — всё это, конечно, было очень приятно после долгой езды промозглым зимним вечером. Но одного взгляда на присутствующих было достаточно, чтобы понять: я угодил в то самое местечко, где всё вокруг радует глаз, и лишь человек ничтожен. [36]
36
…лишь человек ничтожен — из церковного гимна Реджинальда Хибера (1783–1826).
Когда я вошёл, их там было трое, явно самый цвет Хэмпшира. Один — низкорослый тщедушный тип, обросший такой бородой, которая причиняет особенно много неудобства, — как я понял, это был хозяин дома. Рядом сидел другой, примерно такого же сложения, только более ранняя модель — явно его отец — и тоже при бороде по самые брови. А третья была дама — крупная, расплывшаяся и в роговых очках, — жертва профессиональной болезни писательниц. Очки делали её удивительно похожей на мою тётю Агату, и я бы обманул публику; если бы стал утверждать, что сердце у меня нисколько не ёкнуло. Тётя Далия явно переоценила лёгкость задачи, предложив мне сыграть на струнах души этой женщины.