Том 2. Баллады, поэмы и повести

Жуковский Василий Андреевич

IV

Ладья вдоль берега летит, И берег весь назад бежит; Мелькают мимо их очей В сиянье западных лучей: Там замок на скале крутой И бездна пены под скалой От расшибаемых валов; Там башня, сторож берегов, Густым одетая плющом; Там холм, увенчанный селом; Там золото цветущих нив; Там зеленеющий залив В тени зеленых берегов; Там божий храм, среди дерёв Блестящий яркой белизной. И остров, наконец, святой С Кутбертовым монастырем, Облитый вечера огнем, Громадою багряных скал Из вод вдали пред ними встал, И, приближаясь, тихо рос, И вдруг над их главой вознес Свой брег крутой со всех сторон. И остров и не остров он; Два раза в день морской отлив, Песок подводный обнажив, Противный брег сливает с ним: Тогда поклонник пилигрим На богомолье по пескам Пешком идет в Кутбертов храм; Два раза в день морской прилив, Его от тверди отделив, Стирает силою воды С

песка поклонников следы. — Нес ветер к берегу ладью; На самом берега краю Стоял Кутбертов древний дом, И волны пенились кругом.

V

Стоит то здание давно; Саксонов памятник, оно Меж скал крутых крутой скалой Восходит грозно над водой; Все стены страшной толщины Из грубых камней сложены; Зубцы, как горы, на стенах; На низких тягостных столбах Лежит огромный храма свод; Кругом идет широкий ход, Являя бесконечный ряд Сплетенных ветвями аркад; И крепки башни на углах Стоят, как стражи на часах. Вотще их крепость превозмочь Пыталась вражеская мочь Жестоких нехристей датчан; Вотще волнами океан Всечасно их разит, дробит; Святое здание стоит Недвижимо с давнишних пор; Морских разбойников напор, Набеги хлада, бурь, валов И силу грозную годов Перетерпев, как в старину, Оно морскую глубину Своей громадою гнетет; Лишь кое-где растреснул свод, Да в нише лик разбит святой, Да мох растет везде седой, Да стен углы оточены Упорным трением волны.

VI

В ладье монахини плывут; Приближась к берегу, поют Святую Гильды песнь оне; Их голос в поздней тишине, Как бы сходящий с вышины, Слиясь с гармонией волны, По небу звонко пробежал; И с брега хор им отвечал, И вышел из святых ворот С хоругвями, крестами ход Навстречу инокинь честных; И возвестил явленье их Колоколов согласный звон, И был он звучно повторен Отзывом ближних, дальних скал И весь народ на брег созвал. С ладьи игуменья сошла, Благословенье всем дала И, подпираясь костылем, Пошла в святой Кутбертов дом Вослед хоругвей и крестов.

VII

Им стол в трапезнице готов; Садятся ужинать; потом Обширный монастырский дом Толпой осматривать идут; Смеются, резвятся, поют; Заходят в кельи, в древний храм, Творят поклоны образам И молятся мощам святым… Но вечер холодом сырым И резкий с моря ветерок Собраться нудят всех в кружок К огню, хозяек и гостей; Жужжат, лепечут; как ручей, Веселый льется разговор; И наконец меж ними спор О том заходит, чей святой Своею жизнию земной И боле славы заслужил И боле небу угодил?

VIII

«Святая Гильда (говорят Монахини из Витби) вряд Отдаст ли первенство кому! Известна ж боле потому Ее обитель с давних дней, Что три барона знатных ей Служить вассалами должны; Угодницей осуждены Когда-то были Брюс, Герберт И Перси; суд сей был простерт На их потомство до конца Всего их рода: чернеца Они дерзнули умертвить. С тех пор должны к нам приходить Три старших в роде каждый год В день вознесенья, и народ Тут видит, как игумен их Становит рядом у честных Мощей угодницы святой, Как над склоненной их главой Прочтет псалом, как наконец С словами: всё простил чернец! Им разрешение дает; Тогда аминь!гласит народ. К нам повесть древняя дошла О том, как некогда жила У нас саксонская княжна, Как наша вся была полна Округа ядовитых змей, Как Гильда, вняв мольбам своей Любимицы святой княжны, Явилась, как превращены Все змеи в камень, как с тех пор Находят в недре наших гор Окаменелых много змей. Еще же древность нам об ней Сказание передала: Как раз во гневе прокляла Она пролетных журавлей И как с тех пор до наших дней, Едва на Витби налетит Журавль, застонет, закричит, Перевернется, упадет И чудной смертью отдает Угоднице блаженной честь».

IX

«А наш Кутберт? Не перечесть Его чудес. Теперь покой Нашел уж гроб его святой; Но прежде… что он претерпел! От датских хищников сгорел Линдфарн, приют с давнишних дней Честных угодника мощей; Монахи гроб его спасли И с гробом странствовать пошли Из земли в землю, по полям, Лесам, болотам и горам; Семь лет в молитве и трудах С тяжелым гробом на плечах Они скиталися; в Мельрос Их напоследок бог принес; Мельрос Кутберт живой любил, Но мертвый в нем не рассудил Он для себя избрать приют, И чудо совершилось тут: Хоть тяжкий гроб из камня был, Но от Мельроса вдруг поплыл По Твиду он, как легкий челн. На юг теченьем быстрых волн Его помчало; миновав Тильмут и Риппон, в Вардилав, Препон не встретя, наконец Привел свой гроб святой пловец; И выбрал он в жилище там Святой готический Дургам; Но где святого погребли, Ту тайну знают на земли Лишь

только трое; и когда Которому из них чреда Расстаться с жизнию придет, Он на духу передает Ее другому; тот молчит Дотоль, пока не разрешит Его молчанья смертный час. И мало ль чудесами нас Святой угодник изумлял? На нашу Англию напал Король шотландский, злой тиран; Пришла с ним рать галвегиан ^* , Неистовых, как море их; Он рыцарей привел своих, Разбойников, залитых в сталь; Он весь подвигнул Тевьотдаль; Но рать его костьми легла: Для нас Кутбертова была Хоругвь спасением от бед. Им ободрен был и Альфред На поражение датчан; Пред ним впервой и сам Норман Завоеватель страх узнал И из Нортумбрии бежал».

X

Монахини из Витби тут Сестрам линдфарнским задают С усмешкою вопрос такой: «А правда ли, что ваш святой По свету бродит кузнецом? Что он огромным молотком По тяжкой наковальне бьет И им жемчужины кует? Что на работу ходит он, Туманной рясой облачен? Что на приморской он скале, Чернее мглы, стоит во мгле? И что, покуда молот бьет, Он ветер на море зовет? И что в то время рыбаки Уводят в пристань челноки, Боясь, чтоб бурею ночной Не утопил их ваш святой?» Сестер линдфарнских оскорбил Такой вопрос; ответ их был: «Пустого много бредит свет; Об этом здесь и слуху нет; Кутберт, блаженный наш отец, Честной угодник, не кузнец».

XI

Так весело перед огнем Шел о житейском, о святом Между монахинь разговор. А близко был иной собор, И суд иной происходил. Под зданьем монастырским был Тайник — страшней темницы нет; Король Кольвульф, покинув свет, Жил произвольным мертвецом В глубоком подземелье том. Сперва в монастыре оно Смиренья кельейназвано; Потом в ужасной келье той, Куда ни разу луч дневной, Ни воздух божий не входил, Прелат Сексгельм определил Кладбищу осужденных быть; Но наконец там хоронить Не мертвых стали, а живых: О бедственной судьбине их Молчал неведомый тайник; И суд, и казнь, и жертвы крик — Все жадно поглощалось им; А если случаем каким Невнятный стон из глубины И доходил до вышины, Никто из внемлющих не знал, Кто, где и отчего стенал; Шептали только меж собой, Что там, глубоко под землей, Во гробе мучится мертвец, Свершивший дней своих конец Без покаяния во зле И непрощенный на земле.

XII

Хотя в монастыре о том Заклепе казни роковом И сохранилася молва, Но где он был? Один иль два Монаха знали то да сам Отец аббат; и к тем местам Ему лишь с ними доступ был; С повязкой на глазах входил За жертвой сам палач туда В час совершения суда. Там зрелся тесный, тяжкий свод; Глубоко, ниже внешних вод, Был выдолблен в утесе он; Весь гробовыми замощен Плитами пол неровный был; И ряд покинутых могил С полуистертою резьбой, Полузатоптанных землей, Являлся там; от мокроты Скопляясь, капли с высоты На камни падали; их звук Однообразно-тих, как стук Ночного маятника, был; И бледно, трепетно светил, Пуская дым, борясь со мглой, Огонь в лампаде гробовой, Висевшей тяжко на цепях; И тускло на сырых стенах, Покрытых плеснью, как корой, Свет, поглощенный темнотой, Туманным отблеском лежал. Он в подземелье озарял Явленье страшное тогда.

XIII

Три совершителя суда Сидели рядом за столом; Пред ними разложён на нем Устав бенедиктинцев был; И, чуть во мгле сияя, лил Мерцанье бледное ночник На их со мглой слиянный лик. Товарищ двум другим судьям, Игуменья из Витби там Являлась, и была сперва Ее открыта голова; Но скоро скорбь втеснилась ей Во грудь, и слезы из очей Невольно шалость извлекла, И покрывалом облекла Тогда лицо свое она. С ней рядом, как мертвец бледна, С суровой строгостью в чертах, Обретшая в посте, в мольбах Бесстрастье хладное одно (В душе святошеством давно Прямую святость уморя), — Тильмутского монастыря Приорша гордая была; И ряса, черная как мгла, Лежала на ее плечах; И жизни не было в очах, Черневших мутно, без лучей, Из-под седых ее бровей. Аббат Кутбертовой святой Обители, монах седой, Иссохнувший полумертвец И уж с давнишних пор слепец, Меж ними, сгорбившись, сидел; Потухший взор его глядел Вперед, ничем не привлечен, И, грозной думой омрачен, Ужасен бледный был старик, Как каменный надгробный лик, Во храме зримый в час ночной, Немого праха страж немой. Пред ними жертва их стоит: На голове ее лежит Лицо скрывающий покров; Видна на белой рясе кровь; И на столе положены Свидетели ее вины: Лампада, четки и кинжал. По знаку данному, сорвал Монах с лица ее покров; И кудри черных волосов Упали тучей по плечам. Приорши строгия очам Был узницы противен вид; С насмешкой злобною глядит В лицо преступницы она, И казнь ее уж решена.