Том 2. Баллады, поэмы и повести

Жуковский Василий Андреевич

XIV

Но кто же узница была? Сестра Матильда. Лишь сошла Та роковая полночь, мглой Окутавшись как пеленой, Тильмутская обитель вся Вдруг замолчала; погася Лампады в кельях, сестры в них Все затворились; пуст и тих Стал монастырь; лишь главный вход Святых обители ворот Не заперт и свободен был. На колокольне час пробил. Лампаду и кинжал берет И в платье мертвеца идет Матильда смело в ворота; Пред нею ночь и пустота; Обитель сном, глубоким спит; Над церковью луна стоит И сыплет на дорогу свет; И виден на дороге след В густой пыли копыт и ног; И слышен ей далекий скок… Она с волненьем в даль глядит; Но там ночной туман лежит; Все тише, тише слышен скок, Лишь по дороге ветерок Полночный ходит да луна Сияет с неба. Вот она Минуты

две подождала; Потом с молитвою пошла Вперед — не встретится ли с ним? И долго шла путем пустым; Но все желанной встречи нет. Вот наконец и дневный свет, И на небе зажглась заря… И вдруг от стен монастыря Послышался набатный звон; Всю огласил окрестность он. Что ей начать? Куда уйти? Среди открытого пути, Окаменев, она стоит; И страшно колокол гудит; И вот за ней погоня вслед; И ей нигде приюта нет; И вот настигнута она, И в монастырь увлечена, И скрыта заживо под спуд; И ждет ее кровавый суд.

XV

Перед судилищем она Стоит, почти умерщвлена Терзаньем близкого конца; И бледность мертвая лица Была видней, была страшней От черноты ее кудрей, Двойною пышною волной Обливших лик ее младой. Оцепенев, стоит она; Глава на грудь наклонена; И если б мутный луч в глазах И содрогание в грудях Не изменяли ей порой, За лик бездушный восковой Могла б быть принята она: Так бездыханна, так бледна, С таким безжизненным лицом, Таким безгласным мертвецом Она ждала судьбы своей От непрощающих судей. И казни страх ей весь открыт: В стене, как темный гроб, прорыт Глубокий, низкий, тесный вход; Тому, кто раз в тот гроб войдет, Назад не выйти никогда; Коренья, в черепке вода, Краюшка хлеба с ночником Уже готовы в гробе том; И с дымным факелом в руках, На заступ опершись, монах, Палач подземный, перед ним, Безгласен, мрачен, недвижим, С покровом на лице стоит; И грудой на полу лежит Гробокопательный снаряд: Кирпич, кирка, известка, млат. Слепой игумен с места встал, И руку тощую поднял, И узницу благословил… И в землю факел свой вонзил И к жертве подошел монах; И уж она в его руках Трепещет, борется, кричит, И, сладив с ней, уже тащит, Бесчувственный на крик и плач, Ее живую в гроб палач…

XVI

Сто ступеней наверх вели; Из тайника судьи пошли, И вид их был свирепо дик; И глухо жалкий, томный крик Из глубины их провожал; И страх шаги их ускорял; И глуше становился стон; И наконец… умолкнул он. И скоро вольный воздух им Своим дыханием живым Стесненны груди оживил. Уж час ночного бденья был, И в храме пели. И во храм Они пошли; но им и там Сквозь набожный поющих лик Все слышался подземный крик. Когда ж во храме хор отпел, Ударить в колокол велел Аббат душе на упокой… Протяжный глас в тиши ночной Раздался — из глубокой мглы Ему Нортумбрии скалы Откликнулись; услыша звон, В Брамбурге селянин сквозь сон С подушки голову поднял, Молиться об умершем стал, Недомолился и заснул; Им пробужденный, помянул Усопшего святой чернец, Варквортской пустыни жилец; В Шевьотскую залегший сень, Вскочил испуганный олень, По ветру ноздри распустил, И чутко ухом шевелил, И поглядел по сторонам, И снова лег… и снова там Всё, что смутил минутный звон, В глубокий погрузилось сон.

Нормандский обычай ^*

Драматическая повесть

Рыбачья хижина на берегах Нормандии.

Вальдер, мореходец.

Рихард, рыбак.

Торильда.

Бальдер

Твое здоровье, мой хозяин добрый. Признаться ли? Я благодарен буре, Занесшей нас в спокойный твой залив: Давно таким радушным угощеньем, У светлого огня, в приюте мирном, Порадован я не был.

Рихард

В добрый час; Доволен ты, и мы довольны; в наших Рыбачьих хижинах какая роскошь? Но вдвое нам по сердцу гость такой, Как ты, рожденный в северных странах, Из коих в старину приплыли наши Отцы, о коих нам из древних лет Так много славного сохранено В преданиях и песнях сладкозвучных. Но должен я тебе, мой благородный Гость, объявить, что есть у нас обычай, По коему здесь каждый иноземец, Кто б ни был он, богатый иль убогий, За угощенье платит.

Бальдер

Рад исполнить Я ваш обычай; мой корабль, стоящий На

якоре в заливе, полон редких Товаров, собранных по берегам Земель полуденных: есть золотые Плоды, есть вина сладкие, есть птицы, Пленяющие взор блистаньем перьев; И кузниц северных изделья есть: Двуострые мечи, кольчуги, шлемы.

Рихард

Меня не понял ты, мой гость почтенный; Нормандский наш обычай не таков: Здесь всякий, кто ночлег дал иноземцу, Имеет право требовать, чтоб гость Иль сказку рассказал, иль песню спел, И в свой черед ему он тем же платит. На старости держусь я старины, Люблю я песни, сказки и преданья. Исполни ж наш обычай, добрый гость.

Бальдер

Иная сказка сладостней вина, Душистее плода, пестрее птицы; И часто звук старинной бранной песни, Как звук мечей, как гром щитов пленяет Наш слух: итак, не вовсе я ошибся. Хоть в памяти не много у меня Рассказов, но почтить такой похвальный Обычай я готов. Вот что недавно На палубе, в морскую тишину Нам при луне один из корабельных Товарищей рассказывал.

Рихард

Но прежде Еще по кубку выпьем.

(Пьют.)

Начинай.

Бальдер

Два северных породы славной графа, Друзья из младости, переплывали Моря на кораблях своих союзных; И много битв на суше и водах И много бурь они видали вместе; И много раз, на юге и востоке, У берегов цветущих бросив якорь, Друг с другом отдых сладостный делили. Вот наконец они в старинных замках, Наследии отцовском, поселились, И им одну печаль послало небо: Они супруг любимых схоронили, Почти в одно лишась их время; горе Тесней сдружило их, но и отрада Осталась им в печали их глубокой: У одного был сын, ребенок бодрый, Другой имел младенца-дочь. Чтоб новым Союзом утвердить святую дружбу, Чтоб вечная осталась память ей, Отцы детей решились сочетать, И их они тогда же обручили. И девочке и мальчику на шею На легких золотых цепочках были Повешены два перстня дорогих: В одном из перстней был сапфир, как очи Невестины лазурный, а в другом Был камень, розовый, как молодые Румяные ланиты жениха.

Рихард

Был камень розовый, ты говоришь, В кольце невесты?

Бальдер

Да, большой рубин. Но слушай далее. Тогда уж мальчик Был лет пятнадцати; был силен, ловко Владел мечом и мог уж обуздать Коня; не для тревог морских отец Его готовил; он был должен замки И области наследственные предков Могучею рукою защищать. Невеста же была младенец Лет четырех; еще не покидала Она своей приютной колыбели; Усердная за ней смотрела няня. Но что ж случилось? Был прекрасный день Весенний; на берег морской из замка С малюткой вышла няня, вслед за нею Толпа прислужниц молодых; цветы И камешки блестящие сбирали Они на берегу; малютка ими Играла; море было тихо; свежий Весенний ветерок едва касался Прозрачных вод, и солнце в них сверкало, И отблеск волн приятно трепетал На свежей зелени. Челнок рыбачий Привязан был у берега; цветами Душистыми наполнивши его, Прислужницы малютку уложили В цветы и, отвязав веревку, тихо На плещущих кругом волнах качали Челнок; младенец веселился; вдруг Веревка неприметно из руки, Ее державшей, ускользнула в воду, И легкою волною откачнуло Челнок от берега; хотят его Схватить, но до него уже не может Достать рука; и море, сколь ни тихим Казалося оно дотоле, тянет Какою-то невидимою силой Его вперед; дитя, в цветах играя, Смеется, слышен крик его веселый; А женщины на берегу подъемлют Отчаянные вопли. В это время Жених, приехавший с своей малюткой Невестой повидаться, на коне По ближнему береговому лугу Скакал и прыгал; он на крик примчался И, сведав, что случилось, смело в воду Погнал коня, дабы поймать челнок. Но, холод волн почувствовавши, конь Стал на дыбы, и бросился назад, И седока умчал с собой обратно. А между тем челнок все дале, дале; Вот, наконец, из тихого залива Он выплыл; вдруг повеял свежий ветер, И скоро он совсем исчез из глаз В открытом море.

Рихард

Бедное дитя, Спаси тебя хранитель ангел твой!

Бальдер

Услышав весть ужасную, отец Немедленно всем кораблям своим Велел пуститься в море; на быстрейшем Он поплыл сам. Но в море нет следов; А к вечеру переменился ветер, И всю ту ночь свирепствовала буря. Вот наконец, по долгом и напрасном Искании, нашли пустой рыбачий Челнок и в нем увядшие цветы.