Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

Чёрный Саша

«Война и мир» средь гамака Страницы завивает, А в доме детская рука Чайковского терзает… По-русски горлинка урчит, По-русски дятел в ствол стучит, По-русски старый парк молчит, И пес по-русски лает. А за оградою кольцом Французская пшеница, Часовня с серым петухом, С навозом колесница… Чужие, редкие леса, Чужого неба полоса, Чужие лица, голоса,— Чужая небылица… 1924, июнь Ch^ateau de Gressy

Баллада о русском чудаке *

Василий Жуковский Любил романтический рокот баллад,— Наш век не таковский, Сплошной спотыкач заменил элегический лад… Но отдыха ради, Сняв арфу с угрюмой стены, Вернемся к балладе, К напеву, подобному плеску волны. В Латинском квартале Жил русский учитель Игнатий Попов. В коричневой шали Гонял по урокам до поздних часов, Томился одышкой, Ел суп из разваренных жил, Пил жидкий чаишко И строго в душе идеалы хранил.

Летели недели, Все туже и уже сжималось кольцо: Рубашки редели, Свинцовым налетом покрылось лицо. Раз в месяц, краснея, Он брал у патронов свой грош, Надежду лелея Купить, наконец, к октябрю макинтош. Но мзда за уроки В сравненье со мздой массажистки — пустяк: Ведь дряблые щеки Без крупных затрат не разгладишь никак… О русский учитель, Смирись и умерь свою прыть! Донашивай китель — Вовек макинтоша тебе не купить. Однажды весною Пронзительный ветер к Попову прилип, Холодной волною Обвился вкруг тела, — а к вечеру — грипп… Хозяйка отеля, Где жил наш нелепый аскет, Шесть дней у постели Сидела, склонивши к больному корсет. Как скрипка венгерца, Под бюстом массивным запела любовь… Запрыгало сердце, Взволнованный нос заалел, как морковь. Поила малиной, Варила бульон и желе И с кроткою миной Сменяла компрессы на жарком челе. Она победила: Игнатий Попов отдышался и встал. Спокойно и мило Madame повернула к Попову овал: «Отель при мужчине — Мне меньше труда и обуз. По этой причине Не вступите ль в брачный со мною союз?» Два дня он томился: Камин, и перина, и сытный обед! На третий решился И сунул учебники в старый портплед. Подсчитывать франки? Жильцов-голышей прижимать? Откладывать в банке? Тайком из отеля бежал он, как тать. Греми, моя арфа,— Исчез безвозвратно Игнатий Попов, Без теплого шарфа, С одною лишь парой холодных носков… Под елью узорной На местном погосте он спит? Иль в Африке черной Арабских верблюдиц, вздыхая, доит? Подымем стаканы За вышедший ныне в тираж идеал! Попов этот странный Меня не на шутку, друзья, взволновал… Достойно героя — Отринуть камин и обед И в небо чужое Поднять, словно знамя, свой старый портплед. <1924>

Эмигрантская песня *

Пою вполголоса, чуть плещет балалайка,— Нельзя мне громче петь… «Я вас прошу, — сказала мне хозяйка,— Не рявкать, как медведь! Моих жильцов тревожит ваше пенье, Здесь, друг мой, не шантан…» Но наплевать, — ведь нынче воскресенье,— И я немножко пьян! Чуть-чуть

хватил дешевого винишка, Да пива кружек пять… На сундуке валяется манишка, Горбом торчит кровать. Звени, струна, — захлебывайся плеском, Как голос бубенца, Когда вдали за тихим перелеском Он ропщет без конца. Звени, струна… Снежок мохнатой пылью Кружится над щекой, Поля и даль встают орловской былью Над скованной рекой. Закатный жар горит над снежным бором, Сугробы все синей… Поют лады раздольным перебором Все громче и вольней… Звени, струна!.. Но, впрочем, — стук хозяйки. «Entrez» [6] . Погашен свет. «Pardon, madame, — я, так сказать, в фуфайке. Я пел?! Ей-Богу, нет». <1924>

6

«Войдите» (фр.).

Утопия *

На выборах в Югославии борется 48 партий.

Из газет

Представьте себе на одно мгновение Новое вавилонское столпотворение: В каждом уездном царстве, В каждом республиканском государстве Свой Чернов, своя Кускова, Группа местного Милюкова, Вожаки племенных меньшинств, Не признающие никаких единств, Монархисты левые, правые и центральные, Националисты простые и социальные, Буржуи, сочувствующие коммунистам, Пролетарий, сочувствующий капиталистам, Клерикалы, мистико-анархисты И двадцати сортов социалисты… Помимо программной хартии У каждой партии Уклоны, тактические подразделения, Сезонные поправения и полевения… Во имя наших детей,— Как выплыть из этих сетей?! Для уменьшения партийных сект Вношу в Лигу наций проект… Пусть даст приказ по земному шару: Всех лидеров партий — в Сахару! Видных партийных крикунов, В сопровожденье полицейских чинов (Всему же есть мера!) Послать в Институт Пастера Для беспартийной прививки И мозговой промывки.

Ах, скажут, — наивный Гораций… Все это критика,— А дальше какая политика?.. Пусть Лига наций, Призвав всех к порядку, Созовет от каждой страны по десятку Ученых, купцов, рабочих, банкиров, Военно-морских командиров, Инженеров, крестьян, матерей (Всех, кроме красных зверей!) — Известных иль неизвестных, Лишь бы умных и честных… Как у отцов-кардиналов На выборах нового папы, Пусть без всяких скандалов Отберут у них шарфы и шляпы, Запрут всех в пустой дворец И держат там на запоре,— Пока, наконец, Они не окончат свои разговоры! Пока не решат, Как всем нам в любой отчизне Наш идиотский ад Превратить в подобие жизни. <1925>

Камин *

_{(Эмигрантская элегия)}

Нет печки, увы! Русской кафельной печки С чугунной сквозистой у края дверцей,— А на дверце дородный Ахилл, Сидящий в шлеме с копьем у толстой щеки. В кирпичном устье стреляли поленья — Обрубки березы, цвета слонового бивня. Капал сок и сонно шипел, Языки, завиваясь спиралью, лизали кору, Застилались сиренево-матовым дымом И уносились в багряную глубь Огневым полотенцем В брызгах взлетающих искр. Всю ночь держалось тепло! Привинченный туго Ахилл Излучал ровно-греющий пыл, И меркнущий кафель, ладонь обжигая, Теплей был орловской купчихи…