Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

Чёрный Саша

Сидит молчит и пишет… Сосна натурщик кроткий: Едва-едва колышет Развесистые щетки. Ботинок жмет конечность, Лучи стреляют в темя… Давно нырнуло в вечность Обеденное время. Но вот земляк бродячий С томатами в лукошке, Сорвавшись с белой дачи, Приклеился к дорожке И голосом подземным Бубнит, как по тетрадке, Что в море Средиземном Ужасно краски сладки… Иван

Билибин люто Одернул вниз жилетку И молча, как Малюта, Прищурился сквозь ветку. Взглянул на даль, на лодку, И, стиснув свой треножник, В стрелецкую бородку Ругнулся, как сапожник. Земляк ушел направо. Чуть льются птичьи свисты… Но за спиной орава — Парижские туристы. Стянулись на опушке Вокруг складного стула И смотрят… как телушки На пушечное дуло. Минуты три-четыре… Все ближе гнусный шорох. На шее, словно гири, В душе — бездымный порох. Еще одна минута: И вдруг быстрее пули, Он повернулся круто К своим врагам на стуле. О жуткий поединок! Чуть шевеля усами, От шляп и до ботинок Он их грызет глазами… А те, как кость из супа, Застрявшая средь глотки, Торчат вкруг стула тупо, Расставивши подметки. Ушли… Вздохнул художник… Валы плывут рядами. Опять скрипит треножник Размерными ладами. Увы!.. Пришла собака, О ствол потерла спину И с видом вурдалака Уставилась в картину. Сто раз метал он шишки В лохматого эстета… Потом пришли мальчишки И дачница Нинета… И даже мул сутулый, Умильно вздев головку, Из-за мимозы к стулу Натягивал веревку. Но вот завесой бурой Закат развесил свитки. Иван Билибин хмуро Сложил свои пожитки. Зажал свой стул под мышкой И по песку вдоль бора Пошел в свой городишко Походкой командора. Не видит он покоя, Сосет его забота: Расставить под сосною Четыре пулемета?! Иль, взвившись в шаткой клетке (Как в штукатурном цехе),— У самой верхней ветки Работать без помехи!.. <1928>, сентябрь Париж

Ошибка *

_{(Рассказ в стихах)}

Это было в Булонском лесу — В марте. Воробьи щебетали в азарте, Дрозд пронесся с пушинкой в носу… Над головой Шевелили пухло-густыми сережками Тополя, Ветер пел над дорожками, И первой травой Зеленела земля. Я сидел на скамейке Один. А вдали, у аллейки, Лиловый стоял лимузин.

Сквозь

стволы — облаков ожерелие… Вдруг на дорожке Показалась с сиамскою кошкой Офелия… Ноги — два хрупких бокала, Глаза — два роковых василька, Губы — ветка коралла. Змеисто качались бока, С плеча развратным, рыжим каскадом Свисала лисица. Поравнялась… Окинула взглядом Стоящий вдали лимузин, Раскрыла тюльпаном свой кринолин: Садится. Сначала сиамская кошка, Как удав, Потерлась о мой равнодушный рукав И поурчала немножко… Потом и Офелия, Ко мне повернувшись слегка, Показала конец язычка… Приворотное зелие! Глаза ее видели зорко: За липой мойлимузин. Я — седой господин, Поросячий король из Нью-Йорка. Ах, как стреляли два василька — В меня, в лимузин, в облака! Как кончик туфли волновался! Но я не сдавался… Чтоб в даме с рыжей лисой Рассеять туман,— Полез я в карман И вынул хлеб с колбасой В эмигрантской газете… Милые дети! Что с ней вдруг стало!.. А вдали к лимузину устало Подошел англичанин с женой И укатили домой. Офелия встала… Даже у кошки сиамской, По логике дамской, Засверкал раздраженьем Дымно-сиреневый глаз… Ушли с презреньем, Не обернулись даже назад… Вот и весь мой рассказ… Разве я виноват? <1929>

В санатории *

Чуть глаза распялишь утром, Вздернув нос над простынею, Чуть лениво дрогнешь пальцем Разоспавшейся ноги,— Из нутра соседней койки Бас, пропахший никотином, Задает вопрос в пространство: «Дьявол! Где же сапоги?» Он лежит под простынею, Как утопленник, сердитый, И сдувает с носа муху В ожидании слуги.

Но ответить не успеешь, Легкий стук — и в дверь вплывает Гуттаперчевой походкой Санаторский Гавриил. Как грудным младенцам соску, Он в постель приносит кофе… Стыдно завтракать в постели,— Отказаться нету сил. Капли катятся вдоль шеи, В масле нос и подбородок… Кто бы взял меня на ручки, Спеленал и поносил? Запахнув халат, как тогу, Мой сосед с кровати вспрянул, Мыло в руку, руль налево,— И гремит по ступеням. Но, как вепрь, с горы сорвавшись, Вдруг слетит в бассейн гаремный, Так влетел он рикошетом В умывальную для дам… Ручки дергают за ручку, Шорох бешеных сандалий И за дверью два сопрано: «Идиот!» «Гип-по-по-там!»