Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

Чёрный Саша

На веранде под балконом, Дверь заставивши скамейкой, Дамы солнечною ванной Пропекают свой загар. Наши окна над верандой… Целомудренной рукою Прикрываю плотно ставни,— Скромность лучший Божий дар. Ведь от зрелища такого Архивариуса даже Может в дрогнувшее темя Хлопнуть солнечный удар… Управляющий в столовой Из замусленной пижамы Мне с изысканностью светской Протянул ладонь ребром. Экономка с кислым вздохом Только что ему напела, Кто вчера, вернувшись

в полночь, Вместо брома принял ром… Он в меня вонзает око,— Но душа моя прозрачна, Но глаза мои невинны, Как кувшинки над прудом. Под смоковницей бесплодной Шахматисты — врач и повар, Сдвинув лысины к фигурам, Преют с важностью богов. Даже шахматы вспотели… Сбоку сфинксами застыли Два ревматика в халатах. Слышишь жесткий скрип мозгов? Но петух, вскочив на столик, Сдуру сдвинул все фигуры И в истерике умчался Под проклятия врагов… На пригорке под мимозой Распластались на циновке Три весталки, два студента, Я и утка без хвоста. Кто прикрыл свой лик газетой, Кто, головку томно свесив, Смотрит вдаль, где куры в ямке Копошатся у куста. Кот на грудь ко мне взобрался, Лезет к уху, старый евнух… Превосходная карьера — Быть подстилкой для кота. Массажистка бреет ноги, Не мои, свои, конечно. Петухи друг друга лупят, Выгнув грудь, как апаши… Опрокинулась бутылка, Повернуться б, да не в силах,— И струею теплой хлещет На бедро мое Виши… Лень, праматерь всех пороков! Я молюсь тебе сегодня Упоенно и блаженно. Из нутра моей души. <1929>

На колониальной выставке *

I

Тихое семейство

Медлительно-кроткие души, Слон и слониха — Две серые, грузные туши — Шествуют тихо… Меж ними виляет задом Единственный сын,— Папаша с мамашей рядом, Бока, как надежный тын, Слон нежно толкает слоненка Пяткой под брюхо, Слониха дышет ребенку Хоботом в ухо… За рвом лилипуты-людишки Смеются, пищат. Зонтики — шляпки — пальтишки, Алая пыль и сад. Родитель, фыркнувши гулко, Раскрыл треугольником пасть: «Бросьте ребенку булку. Неужто так трудно попасть?» Но люди молчат в смущенье, Взглядом по палке скользя,— На палке висит объявленье: «Кормить животных нельзя». И вот, как гигантский робот, Слон встал на цементный вал И, ввысь закинувши хобот, С акации гроздь сорвал… Сунул закуску слоненку — Ешь, дорогой! А мать, склонившись к ребенку, В восторге брыкнула ногой.

II

Негритянка

Черная Диана В полосатом бурнусе Ела банан У камышовых ворот. А вокруг прохожие, Как любопытные гуси, Столпились кольцом И смотрели ей в рот… Она их не видела,— Не хотела видеть! Глаза над толпою — Холодное

копье… Но никто и не думал Диану обидеть: Смотрели на жирафа — Теперь на нее. Сквозь кусты из зверинца Повеяло вонью. Башня на солнце Сверкала, как палаш. Вытерла по-орловски Рот ладонью И, качаясь на бедрах, Ушла в шалаш.

III

У пруда

Моторные лодки проползают лениво, И в каждой лодке — шестнадцать голов. Хорошо у пруда дуть черное пиво, Не бродить по киоскам, не щупать ковров… Только радио с дуба хрипло и грубо О любви неземной исступленно орет,— Ощущаешь всей кожей, как вверху из раструба Излучается в воздух лирический пот… Изможденные путники шаркают мимо,— Сорок тысяч предметов и пара лишь глаз. В автокарах, как редьки, сидят пилигримы: Котелки и бинокли, и сиреневый газ. Духота и пылища, распухли все гланды, Башмаки разогрелись, рука, словно плеть… Отдохну и пойду не спеша в Нидерланды. Надо чучело буйвола там посмотреть. 1931

Колониальный день *

Со сконфуженной улыбкой Влез я в поезд лилипутский, Подобрал повыше ноги,— В сердце — ветер, в пятках — зуд… Сквозь кусты летят-ныряют Разноцветные киоски,— Дети что ли их слепили Из халвы и пастилы? Тарахтят-гремят колеса… Сонно озеро блеснуло. Здравствуй, башня в бычьих мордах! Сомали! Мадагаскар! Дама рядом вертит ножкой… Ах, сударыня, простите! Не могу ж я разорваться — Или башня, или вы…

Кругосветным хороводом Обогнули круг волшебный: В голове лапша цветная, Гроздья крыш и куполов… Полмильона потных ближних! Вправо двинуться иль влево? В ресторан антропофагов? Или к лону синих вод? Под соломенным наметом Глянцевитый, толстый идол На меня уставил строго Пупковидные глаза… Я воткнул ему под мышку Смятый свой путеводитель И, пугливо озираясь, Скрылся в зарослях кустов. В итальянской строгой зале Дышат ангелы прохлады… На стене вдоль карт мигают Светляками маяки. За витриной мелкий жемчуг, Пряжа, кофе и кораллы… Но душа моя надулась: «К черту пряжу! Ухожу!» В нидерландском павильоне Было, право, интересней: На скамейке иностранка Изучала томно план… О кудрей льняная пряжа! О лукавых губ кораллы! И глаза, как зерна кофе — По семнадцать франков фунт… Дотащился до зверинца… На площадке голой спали Львы, брезгливо повернувшись К пестрой публике спиной. В ров жираф забрался тощий И, как нищий, клянчит пищи… Я облатку аспирина Сунул в рот ему, смутясь… В три ряда на бурых скалах Восседали павианы: Может быть, у них был раут Иль научный реферат? На бугре облезлый страус В пыль струей зеленой прыснул… Я смущенно отвернулся И пошел, вздыхая, прочь.