Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

Чёрный Саша

А потом пошли купаться… Здравствуй, синее раздолье! Здравствуй, мыс зеленокудрый! Здравствуй, лодка, здравствуй, краб! Мы ныряли, как сардинки… А потом, раскинув руки, На спине я закачался, Как маститый баобаб… Над лицом плясало солнце, Сосны кланялись мне в ноги, Пансион каких-то рыбок Чуть не вплыл в раскрытый рот. Мальчик в радостном испуге За мою держался пятку, А его большая мама Колыхалась, словно плот. О, как вкусен борщ у моря! Жирный борщ с бараньей ляжкой, Борщ, в который каждый сыпал Сколько влезет овощей… Даже стыдно, право, вспомнить, Сколько съели мы тарелок, Растянувшись в позе римлян Средь разбросанных вещей. Франт-шахтер,

как зебра пегий, Примостился к хрупкой даме И в галантном настроенье Отгонял фуфайкой ос. Остальные… захрапели. Вы слыхали, как тюлени На прибрежных теплых скалах В носовой свистят насос?.. Я скользнул тихонько в чащу, Сел у пня, скрестивши ноги, Комара на шее хлопнул И задумался… О чем? Это знают только осы, Ветер, веющий в ресницы, Пролетевшая сорока И мимоза над плечом…

III

Мы летим домой, на хутор… Мрак. Гудок ревет, как дьявол! Впереди над фонарями Взмыла глупая сова. Заяц дикими прыжками Поперек шоссе промчался… К счастью, к горю? Все забыл я,— Все приметы, все слова. Мальчик спит, прильнувши к локтю Ветер жалобно лопочет: «Ты живи, живи, не бойся! Кто боится, тот дурак…» Спорить с ветром бесполезно… Гладь шоссе летит навстречу, Полотно, толчок на рельсах, И опять нырнули в мрак. Вот и наш уездный город. Три сестры стоят обнявшись, Почтальон гуляет с теткой, В небе лунное серсо. К двум платанам-великанам, К ресторану «Храбрый Кролик», К озаренной куще сада Подкатило колесо. Мы сейчас под светлой липой Есть мороженое будем. Надо кончить день по-детски — Это самый мудрый стиль… Даже мальчик наш проснулся, И опять… головку набок. Мошкара под лампой пляшет Провансальскую кадриль. 1928

Ливень *

В конюшне старой скрылся я от бури. Сквозь дверь раскрытую клубились облака… Вдали клочки лазури, Залив шипящий и гряда песка. Под ветром виноградники мотались, Гудел тростник, Влетали пчелы, пели, волновались. Мой пес приник к колену и поник. Листва взлетала стаею зеленой, Пылил очаг холодною золой, Сверкнула молния в разрыве тучи сонной Коленчатой иглой… Раскатистой волною грянул гул, Графитный шлейф к холму спустился круто, Тростник притих, вздохнул,— И хлынул ливень весело и люто.

* * *

В дверь вдвинулась дымящаяся потом Седая голова коня… Втянулась, сбруею звеня, Спина, покрытая клеенчатым капотом, А сзади фермер, сгорбленный старик, Мешок на голове, — в глазах тревога: Кипит ключом размытая дорога. И ветер дик! По треплющейся гуще винограда Хлестнули комья града… Грудь и лицо подставивши грозе, Промчался он к взлохмаченной лозе. С осколком льда на скрюченной ладони Бежит назад… Не убран виноград! Ко мне растерянный он обращает взгляд,— Вихрь рвется в дверь, как дух погони… Прибиты гроздья влажные к земле, Град по межам взбухает белой грядкой, А у холма все гуще на челе Венец лиловый вьется темной складкой.

* * *

О Господи, не осуди меня… Тревога фермера сознанья не задела,— Я жадно вдаль смотрел и слушал, онемелый, Размерное дыхание коня. Нет у меня ни виноградника, ни крыши,— Глаза остались… Листья мчались выше, Воды бурлящей желтые извивы Неслись у ног в залив, Сквозь дым дождя кусты вздымали гривы, И ослепителен был молний перелив… Такой библейской красотой и силой Была полна разящая гроза, Так радовался ветер буйнокрылый, Так трепетала влажная лоза, Что, если бы в тот дикий миг Стрелой небесною Господь меня настиг,— Улыбка беззаботная сковала б Немые, почерневшие уста… …………………………………………………………………… 1929

В море *

Мы плыли с острова Пор-Кро В моторной лодке… Волны боковые С шипящим шумом хлопались в борта. С

гребня вновь на гребень Всползала грузно лодка И вновь в лоснящиеся скаты низвергалась. Муть подступала к сердцу… Мы все притихли, И даже дети на крутом носу Встречали веер брызг молчаньем. Француз-рыбак, веселый провансалец, Насупившись, брал в лоб шальные волны, Чтобы удары гулкие ослабить… Мигнул подручному, — и коренастый малый Обвисший рыжий парус вздернул ввысь. Раздулась грудь, конец залопотал, Канат из рук толчками вырывая… Воздушным першероном Косящий впрягся парус Машине в помощь… Тяжко-тяжко Брал бот за валом вал. С журчащим рокотом ручьи к корме струились, И нудно пахло маслом. Как сердце старое, Прерывисто и глухо Стучал мотор. А в небесах над нами В торжественной беззвучности заката Пылали облака… От края и до края, Пунцово-золотые, Перебегали струны. Над нашим грузным ботом,— Усталою, ныряющей собакой,— Над нашим жалким скарбом, Качающимся яростно у ног, Над нашим содроганьем и борьбой Дышала тишина… Оранжевые тихие утесы Вставали полукругом над водой, И засыпающая даль сливала волны В лиловую пустыню. Лишь чайки, крылья изогнув серпами, Парили в зыбкой мгле… Я к борту прислонился,— Муть подступала к сердцу, И странную беззвучную молитву Уста мои шептали: «Не дай, о Господи, Твой вечер золотой — Благоуханное и нежное молчанье — Мне осквернить недомоганьем мерзким… Смири хребты разнузданных валов… Я грешен, зол, и дик, и невоздержан,— Дай мне ступить на твердый край земли, И Ты увидишь — я исправлюсь…» И вот свершилось… Как будто благостная, властная рука Смирила волны маслом. Мы обогнули алую скалу. Валы ягнятами покорными свернулись, Сквозь мглу прибрежные мигнули нам огни, Вновь на носу защебетали дети, И я, из-под скамьи достав бутылку, Припал к ней с облегченьем… 1931

Вода *

В городе кран повернешь — брызнет хрустальный поток, Хоть до карнизов залей всю квартиру… Никто в городах о воде и не вспомнит,— По трубам, жилам подземным, взбегает до острых мансард, Равнодушно внимаешь знакомому плеску, Как гулу вечерних трамваев… Но здесь, на холме, у залива — С ранней зари о воде все заботы. В цистерне под тихой верандой Подымешь чугунную крышку: Дождевая, от солнца укрытая влага, Все убывает… Пьют много — жарища,— Чайник не сходит с плиты. Руки хватаются то за топор, то за грабли,— Ежеминутно надо с ладоней смывать Пыльный налет… И вот — в подмогу цистерне Внизу у оливы колодец. Фермер с широкой улыбкой только руками развел: «Берите! Хватит на вас, на меня и мула… Кто в Провансе откажет соседу в воде?..» И вот, сквозь вереск шершавый, В гору кувшин несешь, отдуваясь… Ветер пищит в волосах, плещется сонная влага, Пес, как приклеенный, сзади бредет по пятам, Пасть широко разевая… Всласть из чашки своей наверху он напьется, Студеной водой остудит горячую глотку И хвостом благодарно вильнет. А под вечер — только багряные мальвы Холмы увенчают закатным венцом,— Ведро за ведром притащишь к крыльцу И щедрой рукой зеленых польешь малышей: Олеандры, мимозы, глицинию, тонкую грушу И перечных два деревца… Жадно сухая земля вбирает светлые струйки И гибкие ветви, качаясь, как будто шуршат: «Спасибо, спасибо…» Вот и сосед — доктор с женой и мальчишкой, Каждый несет свою дань, ухмыляясь: Большое ведро, поменьше и детскую лейку. Чайник огромный мы ставим на низкий очаг, Кора заворчала, взметнулись веселые искры, С первыми звездами в воздухе дымном сливаясь. Старый фонарь под навесом горит маяком, Гулкие капли из края цистерны Медленно капают в таз, И осы, одна за другою, слетаются пить… 1931

Сбор винограда *

За рядом ряд обшариваем лозы. Полнеба в пепле волокнистых туч… Косматые кусты, освободясь от гроздьев, Встают, раскинув изумрудный сноп. Две девочки, зарыв в листву береты, Болтают и стригут — пусть взрослые молчат… Старик срезает важно кисть за кистью, Как бы обряд свершая вековой. А черный мул с дороги смотрит-ждет: Бока продрогли, ветер дует в ноздри… Ряды корчаг стоят у колеи. Пора б грузить — и в путь, сквозь камыши.