Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

Чёрный Саша

6

В уютной белой комнатушке, Где листья кленов так пестры, Лежат, зарыв глаза в подушки, Две неподвижные сестры. Вверху колпак мерцает глазом Под потолочной наготой, И туалет белеет газом, Как новобрачная фатой. Сквозная дымная кисейка Сквозь прут продета на окне. Открыток пестренькая змейка Висит на матовой стене. Чуть слышно младшая просила: «Ты спишь?» — «Не сплю». — «Иди ко мне!.. О чем ты думала, Людмила?» «О нас, о Боге, о войне…» «Боишься?» — «Нет… Чего ж бояться… А так… нерадостно подчас…» — Но в стенку стук. Нельзя шептаться. Рука к шнурку — и свет погас. Прильнули вмиг к подушке пышной, Склонясь

друг к другу головой, И зацарапали неслышно В коробке с рыхлою халвой.

7

Матрена встала. Сизый пар Еще плывет с реки над садом. Перед плитою самовар В трубу гудит багровым чадом. Зеленый ямбургский сундук Покрыт тряпичною дорожкой. Матрена мечется без рук И разговаривает с кошкой. Работы выше головы! На печь поставить простоквашу, Подбросить кроликам травы, Поднять девчонок и папашу, Сварить вкрутую три яйца… А самовар? А булки с маком? Ворчит, но красный круг лица Сияет добродушным лаком. В сторонке узкая постель Верблюдом горбится за ширмой, Кишит прусачьей ратью щель, Вверху плакат с ландринской фирмой. Над ложем в ракушках солдат Застыл, как столб, в квадрате рамы. Воюет, бедный… Брат иль сват? А по бокам две голых дамы.

8

Племянник Степа каждый праздник Из корпуса приходит в дом. Толстяк, задира и проказник,— У дяди он, как тихий гном. Пыхтя, отдаст визит Матрене, Получит первый пирожок, Качаясь, посидит на клене, Как явский бронзовый божок. Потом нырнет в подвал прохладный, Упорно станет к верстаку И в клинья медленно и ладно Вобьет кленовую доску. Пыхтит мальчишка, вьется стружка, Фуганок ходит вверх и вниз, Ходи! Работа не игрушка… Он дяде мастерит сюрприз. Но если вдруг в оконной нише, Где цепкий вьюн струится ввысь, Кузины выглянут, как мыши,— Он им кричит свирепо: «Брысь!» Меньшая с хохотом пристанет: «Полковник, хочешь бутерброд?» А он живот галантно стянет И, как акула, сразу в рот.

9

В расцветших окнах гам и пенье, А за балконом дождь и тьма. У старшей дочки день рожденья, И в доме нынче кутерьма. В гостиной гам, грызут орехи, Гудят веселые баски. На всех диванах без помехи Кадеты — классики — шпаки. Подруги дочек, нежным роем Обороняясь от юнцов, Любого сделают героем Или последним из глупцов. Матрена, ерзая фасадом, Как ледокол, проносит чай. Перед пьянино плавным ладом Плывет дуэт: «Не искушай!» В углу изысканные франты И белый выводок наяд, Пища, разыгрывают фанты,— Предлог для флиртовых услад. А в кабинете, за вазоном, Где пальма вскинула шалаш, Склонясь над столиком зеленым, Сидит интимный круг папаш.

10

Любой пустяк из прежних дней Так ненасытно мил и чуден… В базарной миске, средь сеней, На табуретке стынет студень. Янтарно-жирный ободок Дрожит морщинистою пленкой, Как застывающий прудок Под хрупкой корочкою тонкой… Желток в хрящах застыл кольцом, Каемка миски блещет сонно, И кот, глубокий гастроном, Вдыхает воздух упоенно… Петух, нахохливши манто, Просунул гребень, зорко глянул, Ударил клювом в решето И негодующе отпрянул… В передней солнце и покой. Обои залиты румянцем. Перед зеркальною доской Галоши блещут ровным глянцем, На вешалке, раскинув стан, Висит кадетское пальтишко. В углу таинственный чулан Мерцает тусклою задвижкой.

11

Чулан! Хранилище сластей, Пузатых банок панорама, Приют мышей, соблазн детей, Кунсткамера жилого хлама… На

узких полках встали в ряд Киты домашнего лабаза: Крыжовник, вишня, мармелад И райских яблочек топазы… На толстых нитках вдоль стены Висят грибов сушеных четки. Под срезом жирной ветчины Томится штоф лимонной водки. А на крючках — картуз отца И портупея дяди Кости, Вид мавританского дворца, Сачок и синий зонт без трости. В простенке дремлет детский стул, Топорщась прорванным плетеньем. Играя краем медных скул, Сундук пылится под вареньем. Плывут пылинки. Тишина. В тазу белеет горка пуху. В решетке узкого окна Паук высасывает муху.

12

Горит рябинами аллейка, Осенний воздух свеж и вял. В гостиной, у стены, скамейка, А на скамейке арсенал: Упругий колобок замазки, Полоски ваты и песок, Зеленый гарус в толстой связке И с кислотою пузырек. Пора вставлять двойные рамы! Матрена в радостном пылу, Дрожа молочными буграми, Визжит суконкой по стеклу. Над садом облако, как парус. Благословен родной уют… Болтая, сестры режут гарус И кислоту в стаканы льют. А мать на стареньком диване, Как незаметный дирижер, Как мудрый вождь на поле брани, Следит, кося пытливый взор. В руках снуют стальные спицы. Вкруг кротких глаз густая тень, И серой стопкой рукавицы Растут упорно каждый день.

13

Последний сбор. Редеют ветки, В корявых листьях вся трава. В дырявой зелени беседки — Все обнаженней синева. Матрена и кадет без шапки Снимают поздние дары: Землистых крепких груш охапки, Тугих антоновок шары… Подсев к лукошкам, сестры важно Перебирают пестрый груз. Вдали заливисто-протяжно Орет обиженный бутуз. К забору пламенно прильнули Мальчишки, головы склоня. «Лови!» Плоды летят, как пули. Кадет хохочет: «Размазня!» Людмила листьями прикрыла Корзинку с пятнами ранет. Со Степой — мама разрешила,— Снесут в знакомый лазарет… Болтают. Зубы — зерна риса. А над скамьей, качаясь в лад, На тонких ветках барбариса Сухие ягоды горят.

14

Вблизи сарая, вдоль забора, За гибкой сеткой птичий двор: Петух с величьем командора Косит глаза на рыхлый сор. Над ржавой чашкой спят курята. Индюк, бессмысленный бандит, Раздув копной сквозные латы, Раскинул хвост свой и пыхтит. Вдоль стенки ковыляют утки И, свесив жирные зады, Пихают в жадные желудки Остатки брошенной еды. В корытце трется поросенок. Кивает жимолость вверху… Рябая курица спросонок Сердито возится в пуху. Плебеи… Лишь одни испанки,— Семья до глянца черных кур,— Хранят породистость осанки В дородной грузности фигур… Дворовый пес, кудлатый Гектор, Уткнувши в сетку нос, глядит, Топорщит брови, как инспектор, И изучает птичий быт.

15

Раскрыты настежь дверцы печки, Треща березовой корой, Клубятся желтые колечки, Шипит и каплет сок сырой. Людмила, руки сжав в колени, На рысьей шкуре на полу, Сидит, полна дремотной лени, И смотрит в огненную мглу. В ногах раскрытый том Лескова: Легенды византийских дней Цветной парчой родного слова Слились с цветением огней… Отец качается в качалке. В Управе за день сбился с ног,— Двадцатый год в служебной свалке, А сил все меньше, — видит Бог… На потолке мерцаньем блеклым Играет зарево костра. Прижавши нос к холодным стеклам, Ликует младшая сестра: Роясь, как легкие пушинки, Заполонив весь тихий сад,— Сегодня первые снежинки Над подоконником кружат!