Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

Чёрный Саша

Дождь *

Утром фермерша-старушка В гости к нам пришла на дачку И присела, отдуваясь, У кривой сосны на тачку. Платье — черным парашютом, Лопухом плетеным шляпка… В ручки пухлые дохнула,— Старичкам всегда ведь зябко. А глаза ее, коринки, Мигом все схватили зорко: Дворик, домик наш, веранду И раздувшуюся шторку. «Вот», — она сказала тихо, Показав рукой на тучи, Над лиловыми холмами Наплывавшие все круче. «Шестьдесят семь лет в Провансе Просидела, как на стуле, Но такого не бывало,— День за днем дожди в июле!» Покачала головою, Скрючив ножки, как ворона, И седую бородавку Пощипала удрученно.

* * *

Полчаса

она скрипела… Я сидел на камне кротко И с сочувственным вниманьем Ковырял дыру в подметке. «Чуть опрыщут виноградник Легкой пылью купоросной, Все сейчас же до пылинки Смоет, к черту, дождь несносный… Вы лозу-то оберните,— Сколько, сударь, белых пятен! Дождь в июле винограду, Как быку мясник, приятен… Разрослись шатрами листья,— Кисти спрятались до света… Что-то будет с виноградом В это пакостное лето? И чеснок, как гриб, червивый, И капуста захирела, Огурец любой разрежешь,— Весь, как дудка, пустотелый! Помидор — дурак зеленый… Все убытки, да убытки…» И, как демон, запахнула Крылья черные накидки.

* * *

Эмигрант, подбитый ветром, Долго слушал я соседку, И казалось мне, что Ротшильд Горько плачет мне в жилетку… Вон внизу за перелеском Дом ее стоит, как крепость. Дождь гнезда ее не смоет,— Что за дикая нелепость! Кров, семья, покой, достаток, Каждый ствол скрипит: «Я дома»… С детства каждая ложбинка, Как ладонь своя знакома. Вот когда б на нашу льдину Посадить ее хоть на день,— Чтоб она бы поклевала Эмигрантских виноградин… Этой мысли я, конечно, Вслух не высказал старушке И сказал ей в утешенье, С ней прощаясь у опушки: «Есть примета, — если лозы Глупый дождь в июле мочит,— Винограду будет меньше, Но вино в цене подскочит». <1932>

С холма *

Выбрав место у тропинки, Где сквозь бор синеет море, Где вдали бельишко сохнет На бамбуковом заборе, Я принес большую доску,— Пар дымился над ушами! — И четыре толстых ножки Обтесал карандашами… Вбил их в землю — слон не вырвет! За холмом стреляло эхо; И прибил к ним туго доску,— Не работа, а утеха… А потом лазурной краской, Цвета крыльев серафима, Густо выкрасил скамейку — Дар любому пилигриму: Чтоб присел, забыв земное, И, попыхивая трубкой, Всласть смотрел, как парус в море Дышит гоголем над шлюпкой… Да и сам приду не раз я Посидеть Наполеоном, Руки гордые сложивши, В одиночестве зеленом…

* * *

Где влюбленных нынче встретишь? В казино, сцепясь друг с другом, Пары вьются, как моторы, Равнодушно-мертвым цугом… А на пляже те же пары, Загорев, как голенище, Распластав тела у будок, Переваривают пищу. Но сегодня — наконец-то! — На моей скамейке синей Я приметил сквозь кустарник Бога юного с богиней. Он был в трусиках лиловых, А она в трико морковном… Метров на сто был пронизан Воздух шепотом любовным, Шея к шее, сердце к сердцу, Под сосной склонились рыжей… За смолистыми стволами Подобрался я поближе. Подобрался и расслышал: Рдея страстью огневою, Оба пламенно шептались Над таблицей биржевою… Скрылись в чаще. Мрачно сел я На пустынную скамейку. Петушок с соседней фермы Из-за камня поднял шейку, Покосился на газету — На последнюю страницу: Может быть, сейчас он клювом В биржевую ткнет таблицу? Но петух меня утешил: Звонко грянул голос зычный,— Пять патлатых кур сбежались На султанский зов привычный… Двум он клювом дал по шее, Двум скормил мои он крошки И ушел в кусты за пятой, Томно вскидывая ножки. Я подумал с облегченьем: Есть любовь еще на свете! И, зевнув, разрезал дыню На развернутой газете. Зной оранжевою дымкой Острова вдали туманил, И внизу какой-то олух «Стеньку Разина» горланил. <1932>

ПОЭМЫ

ДОМ

НАД ВЕЛИКОЙ *

_{(Картины из русской жизни)}

1

На тихом берегу Великой, Широкой медленной реки,— Забор оброс полынью дикой, Крапивой проросли мостки. Ворота — крепость. Словно стража, С боков — точеные столбы. И облаков витая пряжа, Как знаки ласковой судьбы… Ленивый кот сидит в калитке И слушает дремотно плеск. Плывет старик в затертой свитке, На влажных веслах алый блеск. А за забором мир зеленый,— И благодать, и тишина. С тычинок хмель свисает сонный, Круглится тыква, как луна. Пустой парник раскинул стекла, За ним — укропов абажур, Над грядкой вылезает свекла, Под тачкой спит семейство кур. На райских яблонях так нежно Желтеют шарики дождем. А над пригорком безмятежно Встал над рекою белый дом.

2

С балкона даль — отрада взорам: Синеет вольный бег реки, Нагорный берег сизым бором Сбегает в дальние пески, И грузный мост навис змеею, И купола цветут в садах, И стены древней чешуею Зигзагом вьются в слободах… Смолой прогретой пахнут густо Резные столбики перил. Внизу кудрявая капуста Полна избытком крепких сил. А там за домом под балконом, Где виснет желтых груш каскад, Где шмель гудит осенним звоном, Где грабли на песке лежат, Где спит малинник в паутинке, Скрывая холмик муравьев, Где на алеющей рябинке Галдит семейство воробьев, Где шар блестит над мокрой клумбой, Венчая пышных астр костры,— Там за классическою тумбой, Обнявшись, ходят две сестры.

3

Они погодки. В эту зиму Последний раз ходить им в класс. Над домом вьется лента дыму. «Обедать, девочки!» — «Сейчас…» Собрали сноп из листьев клена,— Осенний радостный пожар. Из кухни выползла Матрена, На пухлых ножках жирный шар. В столовой маятник двурогий Солидно ходит вверх и вниз. Друг дома — фикус козлоногий Возносит листья под карниз. И уж, конечно, у окошка Спит в клетке желтенький пушок, Поджавши скрюченные ножки, А в прутьях сахару кусок. Клеенка в синеньких узорах Свисает круто со стола. Дрожащий зайчик на приборах, Искрясь, запрыгал из угла. С буфета тянет сладкой дыней, В углу диван — уютный кит, И белый квас в резном графине Ажурной пеною пыхтит.

4

Мать разливает суп янтарный Спокойной медленной рукой. Вплывая в солнце, воздух парный Клубится влажной пеленой. Отец из-под очков устало Взглянул на дочек — хороши… «Здоровы?» — Тихий смех, как жало, Вдруг брызнул в солнечной тиши. Мать улыбнулась. Шорох ложек. В лазурных окнах — пестрый Псков. А под столом шуршанье ножек И драка легких башмачков. На блюде, лапки сжав на бюсте, Как безнадежный инвалид,— В цветной пупыристой капусте Смешная курица лежит. Дрожит графин, трясется миска… «Мамуся, что на третье?» — «Кот». Хохочут девочки до писка. Отец в салфетку прячет рот. Но младшей все всегда известно: Скользнув глазами за порог, Она запела: «Врать нечестно! На третье — яблочный пирог!»

5

Под синим абажуром лампа Бросает круг на тихий стол. На темной стенке два эстампа: Пастух с гусями и козел. Девицы в ужасе священном Над космографией сидят. Мать, опустив моток в колена, Отцовский штопает халат. Часы стучат. Бегут минуты. Затих пузатый самовар. У младшей — тоненькой Анюты — В глазах истома и угар… А старшая беззвучно встала, Прошла в отцовский кабинет: Отец над счетами устало Склоняет вязаный жилет. «Помочь?» — Как бойко по костяшкам Танцует девичья рука… Отец доволен. Дым барашком Уходит ввысь из мундштука. Над головами карта фронта… Сквозь дебри рек, лесов, песков, От Риги вплоть до Гелеспонта, Змеится пестрый строй флажков.