Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы
Шрифт:
Я ее больше не знаю, не знаю больше. Во время первых приступов лихорадки, когда тело мое было налито свинцом и беспрерывный шепот смерти слышался над погибшей душой, я видел свою статую прямо в ногах своей постели. Она пылала, как факел, словно я сам создал ее из раскаленного вещества. В таком виде она появлялась перед моими закрытыми глазами долгие дни и долгие ночи. Загоралась вместе с моей лихорадкой. А когда закипала моя кровь, она делалась огненной. Казалось, в ней клокочет вся кровь, пролитая у ее подножия…
Козимо (с беспокойством поглядывая в свою очередь на дверь из того же опасения).Лючио, Лючио! Ты недавно сказал, что больше
Он осторожно трогает друга, который остается неподвижным.
Лючио (приходя в себя).Не бойся. Все там, далеко, на глубине морской. После кораблекрушения со всеми вещами потонула и статуя. Поэтому я и вижу ее только в неясных очертаниях, сквозь глубину воды.
Козимо.Она одна будет спасена, будет жить вечно: и все это страшное горе будет не напрасно вынесено, все это зло не будет бесполезным, если еще одна прекрасная вещь присоединится к красоте жизни.
Лючио (продолжая улыбаться своей слабой улыбкой и говорить своим приглушенным голосом).Это правда. Иногда я думаю о судьбе того, кто во время бури потерпел крушение со всем своим багажом. В один ясный день, как сегодня, он взял лодку и сеть, — вернулся к месту кораблекрушения в надежде извлечь что-нибудь из глубины. И после долгих усилий он вытащил на берег статую. И так прекрасна была статуя, что при виде ее он заплакал от радости, любуясь ею, он уселся на морском берегу и радовался этой дивной находке и не хотел искать другого, он забыл все остальное.
Он порывисто встает.
Отчего Сильвия больше не возвращается?
Прислушивается.
Кто это смеется? Ах, это Беата в саду. Смотри! Сан-Миниато как из золота: сверкает. В Фивах свет величественнее?
Козимо.Экстаз света! Я говорил тебе: ты не мог бы увидеть подобное в другом месте. Крути, гирлянды, колеса, розы из сияния, бесчисленные искры… Стихи «Рая» приходят на память. Один Данте нашел ослепляющие слова. В некоторые мгновения Нил становится потоком из топазов, «волшебной пучиной». Как камень, брошенный в воду, каждое движение поднимает в воздух тысячи и тысячи волн. Все предметы утопают в море света, все листья истекают им. Женщины, идущие вдоль реки с наполненными мехами, поистине лучезарны, как ангельское воинство в книге «Песнопения», отмеченное «сиянием и красотой».
Лючио, заметив на одном из столов букет фиалок, берет их к погружает в них лицо, чтобы подышать их ароматом.
Лючио (продолжая держать букет фиалок у рта и закрывая глаза от наслаждения).А красивы женщины на Ниле?
Козимо.У некоторых, у подростков, тело изумительной чистоты и изящества. Ты питаешь особенную любовь к подвижной и упругой мускулатуре, к некоторой жесткости в очертаниях, к длинным и нервным ногам, ты нашел бы там не одну несравненную модель. Сколько раз я звал тебя в душе! На острове Слонов у меня был четырнадцатилетний друг — девочка с золотистым, как финик, цветом кожи, худая, стройная, высохшая, с сильной и выпуклой поясницей, с прямыми и крепкими ногами и превосходными коленями — явление, как ты знаешь, очень редкое. При всей этой жесткой худощавости, производившей впечатление искусно и тонко отделанного оружия, три вещи прельщали меня своей бесконечно нежной грацией: рот, тень ресниц
Лючио (в легком смущении, откидывая голову назад).Должно быть, это прелестное создание!
Козимо.Прелестное и безобидное. Она была похожа на лук, но ее стрелы не были отравлены.
Лючио.Ты любил ее?
Козимо.Как люблю свою лошадь или свою собаку.
Лючио.Ах, ты там был счастлив: привольно и легко жилось тебе. Значит, это был остров Слонов, где я видел тебя пристающим, во сне. Я мог бы быть с тобой! Я непременно отправлюсь туда, поеду. Тебе не хочется вернуться? У меня будет белый домик на Ниле, я буду лепить свои статуи из речной глины и буду выставлять на этот твой свет, который превратит их в золото… Сильвия, Сильвия!
Он зовет, глядя на дверь, как бы охваченный внезапным нетерпением, беспокойной жаждой жить.
Это не будет слишком поздно?
Козимо.Да, уже поздно. Приближается середина лета.
Лючио.Так что же? Я люблю лето, жару, даже удушье. В садах будут всюду цвести гранаты, а во время каждого дождя на раскаленную землю будут падать крупные теплые капли, которые заставят ее вздыхать от сладострастия…
Козимо.А жасмин? Когда вся Пустыня поднимется против Солнца?
На пороге появляется Сильвия , улыбаясь, с видимым одушевлением во всем ее существе. Она переменила платье: одета в более светлый весенний цвет, в руках у нее букет свежих роз.
Сильвия.Что вы говорите, Дальбо, против Солнца? Ты звал меня, Лючио?
Лючио (снова охваченный какой-то беспокойной боязнью, как человек, которому необходимо отдаться порыву, но что он не решается сделать).Да, я звал тебя, видя, что ты больше не возвращаешься… Козимо рассказал мне так много прекрасных вещей о своем путешествии. Мне хотелось, чтобы и ты послушала.
Он смотрит на жену изумленным взором, как если бы открыл в ней новую грацию.
Ты собралась уходить?
Сильвия (слегка краснея).Ах, ты рассматриваешь мое платье. Я его надела примерить, потому что здесь была Франческа… Сестра извиняется, что ушла, не простившись с вами. Она спешила: ее ждут дети. Она надеется, Дальбо, что вы скоро заглянете к ней.
Она кладет букет роз на один из столов.
Вы не пообедаете с нами сегодня вечером?
Козимо.Благодарю вас. Сегодня не могу. Моя мать не отпустит меня.
Сильвия.И то правда. Тогда завтра.
Козимо.Завтра — да. Я тебе принесу мои подарки, Лючио.
Лючио (с детским любопытством).Да, да, принеси, принеси!
Сильвия (смеясь, с загадочным выражением).Завтра и я получу подарок.