Том 2. Поэзоантракт

Северянин Игорь Васильевич

1915. Июнь

Эст-Тойла

Это страшно

Это страшно! — все одно и то же: Разговоры, колкости, обеды, Зеленщик, прогулка, море, сон, Граммофон, тоска, соседей рожи, Почта, телеграммы про победы И в саду все тот же самый клен… Из окна коричневая пашня Грандиозной плиткой шоколада На зеленой скатерти травы. Где сегодняшний и где вчерашний Дни? Кому была от них услада? Я не знаю! Знаете ли вы?

Лето 1915

Эст-Тойла

Летняя поэза

Белеет черемуха над сонной гусынею, И

море прохладою подернулось синею… А в поле так воздушно! а в парке так сосново! О, радости праздного! восторг безвопросного! Где желтые лютики златеют на солнышке, Забегали клевера веселые волнышки, И белые бабочки, и белые курочки Доверчиво ластятся к резвящейся Мурочке… Блаженство бессмысленно, и в летней лилейности — Прекрасен и сладостен триумф безыдейности… Лишь думой о подвиге вся сладость окислена, И как-то вздыхается невольно двусмысленно…

1915. Июнь

Эст-Тойла

Шутливая рондель

Тебе в альбом электростишу Свою шутливую рондель, Возьми же эту самодель, Чтоб спрятать в башенку под крышу. Ты что-то говоришь, я слышу? Что? лучше скрыть ее в постель? Как хочешь! — я электростишу Тебе в альбом свою рондель. А может быть, ты спрячешь в нишу Своей души, под сердца хмель? Там ненадежно? неужель? Своей тревоги не утишу, Но все-таки электростишу.

1915. Июнь

Эст-Тойла

Триолет о клене

О, если б клен, в саду растущий, Расправив ветви, улетел!.. О, если бы летать хотел Безмозглый клен, в саду растущий!.. Он с каждым днем все гуще-гуще, И вот уж сплошь он полиствел. Что толку! — лучше бы: растущий, Взмахнув ветвями, улетел!

1915. Июнь

Эст-Тойла

V. Бессмертника золотоцвет

Поэма беспоэмия

А если я себе позволю, Дав ямбу пламенному волю, Тряхнуть прекрасной стариной И, вдохновляемый весной, Спою поэму на отличье, В которой будет пенье птичье, Призывотрели соловьев И воды рек, и сень лесов, И голубые лимузины, И эксцентричные кузины, И остро-пряный ассонанс, И элегантный Гюисманс, И современные-грезэрки, Заполнившие этажерки Томами сладостных поэз, Блестящими, как полонез, И просто девственные дамы, Себе построившие храмы В сердцах совсем чужих мужей, Забывшие своих детей, Своих супругов — из-за скуки; И тут же Скрябинские звуки, — Поэма, полная огня, — И жалопчелье златодня, И сумасшествие Берлина, И мудрость английского сплина, И соком блещущий гранат, Эолпиано Боронат И с ней снегурочность Липковской, И Брюсов, «президент московский», И ядовитый Сологуб С томящим нервы соло губ, Воспевших жуткую Ортруду, И графоманы, отовсюду В журналы шлющие стихи, В которых злющие грехи, И некий гувернер недетский Адам Акмеич Городецкий, Известный апломбист «Речи», Бездарь во всем, что ни строчи, И тут же публикой облапен, Великий «грубиян» Шаляпин И конкурент всех соловьев И Собинова — сам Смирнов, И парень этакий-таковский Смышленый малый Маяковский, Сумевший

кофтой (цвет танго!) Наделать бум из ничего. И лев журналов, шик для Пензы, Работник честный Митя Цензор, Кумир модисток и портних, Блудливый взор, блудливый стих… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И свита баб Иллиодора, Сплошной нелепицы и вздора, И, наконец, само Танго — «Бери ее! бери ero!..» Мой пылкий ямб достиг галопа И скачет, точно антилопа, Но я боюсь его загнать: Вдруг пригодится мне, как знать! Уж лучше я его взнуздаю И дам погарцовать по маю: Иди, пленяй собой луга… А там — ударим на врага!

1915. Май

Эст-Тойла

«Бродячая собака»

1

Залай, Бродячая Собака! И ровно в полночь в твой подвал И забулдыга, и гуляка Бегут, как рыщущий шакал. Богемой в папах узаконен, Гостей встречает Борька Пронин Подвижен и неутомим (Друзья! вы все знакомы с ним!) И рядом — пышущий, как тульский С солидным прошлым самовар, Распространяющий угар, Известный женовраг Цибульский, Глинтвейнодел и музыкант, И, как тут принято, талант…

2

А кто же эти, с виду дети, А по походкам — старички? Их старший книжку издал «Сети», А эти — альманах… «Сморчки!» Глаза подведены кокотно, Их лица смотрят алоротно, И челки на округлых лбах Внушают дамам полустрах… О, сколько ласки и умилий В глазах, смотрящих на своих!.. От них я очищаю стих, И, избегая их фамилий, Уж превращенных в имена, Оставлю им их времена!..

3

Все это «цвет литературы», «Надежда» выцветших писак, Готовых пригласить на туры Поэзовальса этот «брак», Дабы помодничать прекрасным Зло-недвусмысленным маразмом, Себя их кровью обновить… Но тут легко переборщить И гнилокровьем заразиться… Нет, в самом деле, черт возьми, Какими полон свет «людьми»! Я не могу не возмутиться И поощрителям «сморчков» Бросаю молнии зрачков!

4

«Они талантливы»… Допустим! Но что — в таланте без души? Бездушные не знают грусти, А только скуку. Напиши Поэзу, вызванную скукой, — И гений мой тому порукой, — Как тонки ни были б слова, Она останется мертва. Ни возмутит, ни зачарует Скопец, развратник, женофоб. И современца медный лоб Теперь лишь сталь бича взволнует, Да, сталь бича иль гений! Вот Какой пошел теперь народ!

5

«Ну что же, разве это плохо? Ведь требовательность нужна…» — Тут не сдержалась бы от вздоха Моя знакомая княжна. Однако ж, чем живет богема? Какая новая поэма Бездушье душ объединит? Что мысли их воспламенит? Чего хотят? о чем тоскуют? Зачем сбираются сюда? Да так… Куда ж идти? куда? Посплетничают, потолкуют И, от безделья отдохнув, Зевают: «Скучно что-то, уф…»