Том 2. Поэзоантракт

Северянин Игорь Васильевич

1916. Сентябрь

Им. Бельск

Любопытство Эклерезиты

— Мама, милая мамочка, Скоро ль будет война? — Что с тобой, моя девочка? Может быть, ты больна? — Все соседи сражаются, Не воюем лишь мы. — Но у нас, слава господу, Все здоровы умы. — Почему нас не трогают? Не пленят почему? — Потому что Миррэлия Не видна никому… — Почему ж наша родина Никому не видна? — Потому что вселенная Нам с тобой не нужна… — Мама, милая мамочка, Плачет сердце мое… — Различай, моя девочка, От чужого свое… — Ну, а что окружает нас? Кто ближайший сосед? — Кроме звезд и Миррэлии Ничего в мире нет!

1916. 19

сентября

Им. Бельск

Секстина мудрой королевы (III)

Не вовлечет никто меня в войну: Моя страна для радости народа. Я свято чту и свет и тишину. Мой лучший друг — страны моей свобода. И в красный цвет зеленую весну Не превращу, любя тебя, природа. Ответь же мне, любимая природа, Ты слышала ль про красную войну? И разве ты отдашь свою весну, Сотканую для радости народа, Рабыне смерти, ты, чей герб — свобода И в красную войдешь ли тишину. Я не устану славить тишину, Не смерти тишину, — твою, природа, — Спокойной жизни! Гордая свобода Моей страны пускай клеймит войну И пусть сердца свободного народа Впивают жизнь — цветущую весну. Прочувствовать и оберечь весну, Ее полей святую тишину — Счастливый долг счастливого народа. Ему за то признательна природа, Клеймящая позорную войну, И бережет такой народ свобода. Прекрасная и мудрая свобода! Быть может, ты взлелеяла весну? Быть может, ты впустила тишину? Быть может, ты отторгнула войну? И не тобой ли, дивная природа Дарована для доброго народа? Для многолетья доброго народа, Для управленья твоего, свобода, Для процветанья твоего, природа, Я, королева, воспою весну, Ее сирень и блеск, и тишину, И свой народ не вовлеку в войну!

1916. Август

Им. Бельск

II. Поврага

Поврага

У вдавленного в лес оврага, Стремясь всем головы вскружить, Живет неведная поврага, Живет, чтобы живя, вражить. То шлет автомобильной шине Пустобутыльное стекло, То ночь, подвластную вражине, Нажить снежино наголо. То заблуждает сердце девье И — заблужденная — блудит. То валит вялые деревья, И — ворожбовая — вражит… Сраженная вражиней Драга Вздорожала дрогло в дряблой мгле… Пока бежит, вража, поврага, Не будет дружно на земле…

1916. Январь

Петроград

18 февраля 1915 года

Девятьсот пятнадцатого года Восемнадцатого февраля Днем была пригожая погода, К вечеру овьюжилась земля. Я сидел в ликеровой истоме, И была истома так пошла… Ты вошла, как женщина, в мой номер, Как виденье, в душу мне вошла… Тихий стук, и вот — я знаю, знаю, Кто войдет! — входи же поскорей! Жду, зову, люблю и принимаю! О, мечта в раскрытии дверей!.. О, Любовь! Тебе моя свобода И тебе величье короля С восемнадцатого февраля Девятьсот пятнадцатого года!..

1916. Февраль

Москва

О, горе сердцу!

Ты вся на море! ты вся на юге! и даже южно Глаза сияют. Ты вся чужая. Ты вся — полет. О, горе сердцу! — мы неразлучны с тобою год. Как это странно! как это больно! и как ненужно! Ты побледнела, ты исхудала: в изнеможеньи Ты вся на море, ты вся на юге! ты вся вдали. О, горе сердцу! — мы год, как хворост, шутя, сожгли, И расстаемся: я — с нежной скорбью, ты — в раздраженьи. Ты осудила меня за мягкость и за сердечность, — За состраданье к той неудачной, забытой мной, — О, горе сердцу! — кого я наспех назвал родной… Но кто виною? — Моя неровность! моя беспечность. Моя порывность! моя беспечность! да, вы виною, Как ты, о юность, ты, опьяненность! ты, звон в крови! И жажда женской чаруйной ласки! И зов любви! О, горе сердцу! — ведь так смеялись весна весною… Сирень сиренью… И с новым маем, и с новой листью Все весенело; сверкало, пело в душе опять. Я верил в счастье, я верил в женщин — четыре, пять, Семь и двенадцать встречая весен, весь — бескорыстье. О, бескорыстье весенней веры в такую встречу, Чтоб расставаться не надо было, — в тебе ль не зло? О, горе сердцу! — двенадцать женщин судьбой смело! Я так растерян, я так измучен, так искалечен. Но боль за болью и за утратой еще утрата: Тебя теряю, свою волшебку, свою мечту… Ты вся на море, ты вся на юге, вся на лету… О,

горе сердцу! И за ошибки ему расплата…

17 февраля 1916

Петроград

Поэза странностей жизни

Авг. Дм. Барановой

Встречаются, чтобы разлучаться… Влюбляются, чтобы разлюбить… Мне хочется расхохотаться И разрыдаться — и не жить! Клянутся, чтоб нарушить клятвы… Мечтают, чтоб клянуть мечты… О, скорбь тому, кому понятны Все наслаждения Тщеты!.. В деревне хочется столицы… В столице хочется глуши… И всюду человечьи лица Без человеческой души… Как часто красота уродна, И есть в уродстве красота… Как часто низость благородна, И злы невинные уста. Так как же не расхохотаться, Не разрыдаться, как же жить, Когда возможно расставаться, Когда возможно разлюбить?!.

1916. Февраль

Москва

Бывают такие мгновения…

Бывают такие мгновения, Когда тишины и забвения, — Да, лишь тишины и забвения, — И просит, и молит душа… Когда все людские тревоги, Когда все земные дороги И Бог, и волненья о Боге Душе безразлично-чужды… Не знаю, быть может, усталость, Быть может, к прошедшему жалость, — Не знаю — но, зяблое, сжалось Печальное сердце мое… И то, что вчера волновало, Томило, влекло, чаровало, Сегодня так жалко, так мало В пустыне цветущей души… Но только упьешься мгновенной Усладой, такою забвенной, Откуда-то веет вервэной, Излученной и моревой… И снова свежо и солено, И снова в деревьях зелено, И снова легко и влюбленно В познавшей забвенье душе!..

19 апреля 1916

Гатчина

Поэза сиреневой мордочки

Твоя сиреневая мордочка Заулыбалась мне остро. Как по тебе тоскует жердочка, Куренок, рябчатый пестро!.. Как васильковы и люнелевы Твои лошадии глаза! Как щеки девственно-апрелевы! Тебя Ифрит мне указал!.. И вся ты, вся, такая зыбкая, Такая хрупкая, — о, вся! — Мне говоришь своей улыбкою, Что есть сирень, а в ней — оса…

4 мая 1916

Харьков

Поэза северного озера

В двенадцати верстах от Луги, В лесу сосновом, на песке, В любимом обществе подруги Живу в чарующей тоске. Среди озер, берез и елок И сосен мачтовых среди Бежит извилистый проселок, Шум оставляя позади. Я не люблю дорог шоссейных: На них — харчевни и обоз. Я жить привык в сквозных, в кисейных Лесах, у колыбели грез. В просторном доме, в десять комнат, Простой, мещанистый уют, Среди которого укромно Дни северлетние текут. Дом на горе, а в котловине, Как грандиозное яйцо, Блистает озеро сталь-сине, И в нем — любимое лицо! С ольховой удочкой, в дырявой И утлой лодке, на корме, Ты — нежный отдых мой от славы, Который я найти сумел… То в аметистовом, то в белом, То в бронзовом, то в голубом, Ты бродишь в парке запустелом И песней оживляешь дом. На дне озерном бродят раки И плоскотелые лещи. Но берегись: в зеленом мраке Медведи, змеи и клещи. А вечерами крыломыши Лавируют среди берез, И барабанит дождь по крыше, Как громоносный Берлиоз. Да, много в жизни деревенской Несносных и противных «но», Но то, о чем твердит Каменский, Решительно исключено… Здесь некому плести интриги, И некому копать здесь ям… Ни до Вердена, ни до Риги Нет дела никакого нам… Здесь царство в некотором роде, И от того, что я — поэт, Я кровью чужд людской породе И свято чту нейтралитет.

Конец июля 1916

Им. Бельск

Опечаленная поэза

Не вечно мне гореть. Не вечно мне пылать. И я могу стареть. И я могу устать. Чем больше пламени в моем давно бывалом, Тем меньше впереди огня во мне усталом. Но все-таки, пока во мне играет кровь, Хоть изредка, могу надеяться я вновь Зажечься, засиять и устремиться к маю… Я все еще живу. Я все еще пылаю…

8 декабря 1916

Гатчина