Мой друг, любовь неслышная,К тебе любовь моя,Нетканая, непышнаяОдежда белая моя. Она – моя…Широкой тканью бытияНевидная, неслышная,Она всегда моя.Звенят ли струи у ручья,Поёт ли пташка вольная, –Струя – Моя, и песнь – Моя.Вся жизнь, и горняя, и дольняя, Вся жизнь – Моя,И потому она твоя.Бессмертно безглагольная,Всегда Твоя, везде – Моя.
«Шестиконечная звезда…»
Шестиконечная звездаНапечатлелась на сапфире.Она со мною навсегдаИ в дольном, и в надзвёздном мире.Её таинственны лучи,И не во всяком повороте.Когда увидишь их, молчи,Но не забудь
о дивном счёте.Моё число навеки – шесть.В нём бесконечность, свет и тайна.Его таинственная вестьВсё удвояет не случайно.Стремятся дивные лучиКо Мне и к Ней, к Моей невесте.В тройном их блеске заключиВсе неразгаданные вести.
Люцифер человеку
Гармонией небесных сферИ я заслушивался прежде,Но ты сказал мне: «Люцифер!Внемли земной моей надежде.Сойди ко мне в вечерний час,Со мной вблизи лесной опушкиПобудь, внимая томный гласВ лесу взывающей кукушки.Я повторю тебе слова,Земным взлелеянные горем.Томясь тоской, не раз, не дваЯ поверял их тихим зорям.К твоим устам я вознесуМои вечерние отравыИ эту бедную росу,Слезой ложащуюся в травы».И я пришёл в вечерний час,С тобой, вблизи лесной опушкиСтоял, внимая томный гласВ лесу взывающей кукушки.Закат был нежно тих и ал,Поля вечерние молчали,И я с волнением внималСловам земной твоей печали.Когда в словах звучал укор, –О, где вы, пламенные лики! –Клонился твой усталый взорК цветкам ромашки и гвоздики.И я к земле твоей приник,Томясь тоской твоею вешней, –Да омрачится горний лик!Да будет сила в скорби здешней!Гармония небесных сферДа будет сказкою земною!Я – свет земли! Я – Люцифер!Люби Меня! Иди за Мною!
«Степь моя!..»
Степь моя!Ширь моя!Если отрок я,Раскрываю яЖёлтенький цветок,Зажигаю яЖёлтенький, весёленький, золотой огонек.Ты цветков моих не тронь, не тронь!Не гаси ты мой земной, золотой огонь!Степь моя!Ширь моя!Если дева я,Раскрываю яАленький цветок,Зажигаю яАленький, маленький, красный огонёк.Ты цветков моих не тронь, не тронь!Не гаси ты мой ясный, красный огонь!Степь моя!Ширь моя!Вею, вею я,Раскрываю яЖёлтенькие, аленькие цветки,Зажигаю яЗолотые, красные огоньки.Ты цветков моих не тронь, не тронь!Не гаси ты мой красный, золотой огонь!
«Мечами скорби ты исколот…»
Мечами скорби ты исколот,Но дни звенящие близки.Не застоится вещий солодВ болоте мертвенной тоски.Ключи вливают тонкий холодВ прохладу нежную реки.Но ты прохладой не утешен,Мечты к восторгам устремив.Вода мутна, – водою взвешенНадменных гор истёртый смыв:Ещё недавно был так бешенЕё стремительный разлив.Благослови закон природы,Благослови паденье вод.В стремленьи сил твоей свободыВосход, паренье и заход.Единой Волей мчатся воды,В Единой Воле – миг и год.
«Мы были праздничные дети…»
Мы были праздничные дети, Сестра и я.Плела нам радужные сети Коварная Змея.Стояли мы, играть не смея На празднике весны.У злого, радостного Змея Отравленные сныХоть бедных раковин случайно Набрать бы у ручья, –Нет, умираем, плача тайно, Сестра и я.
«Я должен быть старым…»
Я должен быть старым,И мудрым,И ко всему равнодушным,С каменеющим сердцемИ с презрительным взором,Потому что Ананке,Злая,Открыла мне мой жребий:Жить лишь только после смертиБестелесною
тенью,Лёгким звуком,Пыльною радостьюЧудака книгочия…А все же нагое телоМеня волнует,Как в юные годы.Я люблю руки,И ноги,И упругую кожу,И всё, что можноЦеловать и ласкать.И если ты, милая,Капризная, но вовсе не злая,Хочешь моего ясного взгляда,Моей светлой улыбки,Моего лёгкого прикосновения, –А что же больше я могуДать или взять? –Знай, знай,Мне ненавистноТвоё нарядное платьеСкрипучего шелкаС жёлтыми кружевами,И ароматный дар старого Пино,И даже твои сквозныеРукавичкиС глупым и смешным названьем.
«Дышу дыханьем ранних рос…»
Дышу дыханьем ранних рос,Зарёю ландышей невинных:Вдыхаю влажный запах длинных Русалочьих волос, – Отчётливо и тонкоЯ вижу каждый волосок;Я слышу звонкий голосок Погибшего ребёнка.Она стонала над водой,Когда её любовник бросил.Её любовник молодойНа шею камень ей повесил.Заслышав шорох в камышахЕго ладьи и скрип от весел,Она низверглась вся в слезах,А он еще был буйно весел.И вот она передо мной,Всё та же, но совсем другая.Над озарённой глубиной Качается нагая.Рукою ветку захватив,Водою заревою плещет.Забыла тёмные путиВ сияньи утреннем, и блещет.И я дышу дыханьем рос,Благоуханием невинным,И влажным запахом пустынным Русалкиных волос.
«Вы не умеете целовать мою землю…»
Вы не умеете целовать мою землю,Не умеете слушать Мать Землю сырую,Так, как я ей внемлю,Так, как я её целую.О, приникну, приникну всем теломК святому материнскому телу,В озареньи святом и беломК последнему склонюсь пределу, –Откуда вышли цветы и травы,Откуда вышли и вы, сёстры и братья.Только мои лобзанья чисты и правы,Только мои святы объятья.
Нюренбергский палач
Кто знает, сколько скукиВ искусстве палача!Не брать бы вовсе в рукиТяжёлого меча.И я учился в школеВ стенах монастыря,От мудрости и болиТомительно горя.Но путь науки строгойЯ в юности отверг,И вольною дорогойПришёл я в Нюренберг.На площади казнили:У чьих-то смуглых плечВ багряно-мглистой пылиСверкнул широкий меч.Меня прельстила алостьКазнящего мечаИ томная усталостьСедого палача.Пришел к нему, училсяВладеть его мечом,И в дочь его влюбился,И стал я палачом.Народною боязньюЛишённый вольных встреч,Один пред каждой казньюТочу мой тёмный меч.Один взойду на помостРосистым утром я,Пока спокоен дома Строгий судия.Свяжу верёвкой рукиУ жертвы палача.О, сколько тусклой скукиВ сверкании меча!Удар меча обрушу,И хрустнут позвонки,И кто-то бросит душуВ размах моей руки.И хлынет ток багряный,И, тяжкий труп влача,Возникнет кто-то рдяныйИ тёмный у меча.Не опуская взора,Пойду неспешно прочьОт скучного позораВ мою дневную ночь.Сурово хмуря брови,В окошко постучу,И дома жажда кровиПриникнет к палачу.Мой сын покорно ляжетНа узкую скамью.Опять верёвка свяжет Тоску мою.Стенания и слезы, –Палач – везде палач.О, скучный плеск берёзы!О, скучный детский плач!Кто знает, сколько скукиВ искусстве палача!Не брать бы вовсе в рукиТяжёлого меча!