Том 4. Повести и рассказы, статьи 1844-1854
Шрифт:
Датируется 1847 годом на основании пометы Тургенева в Т, 1856и в последующих изданиях. Материалы писем Тургенева и Белинского конца 1846 — начала 1847 г. дают возможность уточнить время работы писателя над повестью.
Вернувшись 17–18 октября ст. ст. 1846 г. из деревни в Петербург, Тургенев собирался вскоре ехать в Париж, однако по каким-то причинам (вероятнее всего, денежного порядка) он смог выехать за границу только 12 января 1847 г. Осенне-зимние месяцы в Петербурге прошли для Тургенева в напряженной творческой работе, о которой он писал 3(15) декабря 1846 г. П. Виардо: «Я был очень занят всё это время, занят и до сих пор благодаря нашему новому журналу < …> Я взял на себя некоторые обязательства, хочу их выполнить и выполню». Можно думать, что среди если не написанных, то задуманных в эти месяцы произведений, наряду с первыми «рассказами охотника», стихотворениями и рецензиями, был и «Петушков».
Обращение Тургенева к гоголевской теме, попытку его овладеть стилистической
Свои замечания относительно повести Белинский, видимо, передал Тургеневу устно, при встрече за границей. Этим и была, вероятно, вызвана просьба Тургенева к Некрасову выслать ему рукопись, что последний и обещал сделать (в письме от 24 июня — см.: Некрасов,т. X, с. 71). Но обещание это почему-то выполнено не было. Повесть была включена в программу «Современника» на 1848 г. (объявление помещено в Совр,1847, № 9). 14(26) ноября 1847 г. Тургенев писал в связи с этим Белинскому в Петербург: «Из программы „Сов<Ременника>“ вижу я, что хотят печатать моего „Поручика Петушкова“. Так как они мне его не вышлют, то будьте великодушны, отметьте карандашом места слабые и попросите от меня Некрасова в нескольких словах их исправить — как-то: ясносказать, что Василиса его любовницей сделалась [106] и пр. и пр.».
106
Очевидно, Некрасовым была вставлена фраза (см. наст, том, с. 137): «Иван Афанасьич, говоря слогом возвышенным, достиг своей цели». Отсутствие наборной рукописи и корректур «Петушкова» не дает возможности судить о правке, произведенной Белинским и Некрасовым.
То, что «Петушков» был напечатан только в сентябре, следует отнести за счет крайне трудных для «Современника» обстоятельств, сложившихся с весны 1848 г. в связи с мерами правительства, направленными против передовой литературы, в первую очередь против «натуральной школы». В положившем начало «эпохе цензурного террора» «всеподданнейшем докладе» А. Ф. Орлова в вину «Современнику» и «Отечественным запискам» ставилось восхищение «произведениями одного Гоголя, которого писатели натуральной школы считают своим главой», и одобрение «только тех писателей, которые подражают Гоголю». Далее Орлов писал: «…превознося одного Гоголя, писатели натуральной школы вдались также в чрезмерную крайность; они хвалят только те сочинения, в которых описываются пьяницы, развратники, порочные и отвратительные люди, и сами пишут в этом же роде» (цит. по книге: ЛемкеM. К. Николаевские жандармы и литература. 1826–1855 гг. Изд. 2, СПб., 1909, с. 175–177). Естественно, что в таких условиях «Петушков» не мог не привлечь придирчивого внимания напуганной цензуры. Повесть появилась в журнале со многими цензурными изменениями. Изъятым оказалось всё, что указывало на офицерское звание Петушкова, вплоть до «огромных полинявших эполет» на его старом сюртуке, которые были заменены на «огромные полинявшие пуговицы». Большая часть цензурных искажений была снята Тургеневым в издании 1856 г. Несколько мест, оставшихся незамеченными, были исправлены в Т, Соч, 1860–1861.
При подготовке повести к изданию 1856 г. (а отчасти и в последующие годы) Тургенев внес в текст ряд исправлений художественного порядка. Он снял некоторые излишние детали в описаниях мещанского быта, устранил излишества в употреблении стилевых элементов, характерных для школы «сантиментального натурализма», по определению Ап. Григорьева. Наряду с этим Тургенев ввел новые комические детали, придающие рассказу большую выразительность. Так, он дополнил в Т, 1856изображение «толстой бабы» сравнением: «выставила руку, обнаженную до самого плеча, более похожую на ногу, чем на руку»,а в следующем издании улучшил его: «более похожую на ляжку, чем на руку»;в СоврИван Афанасьевич заговаривал с Василисой «с сладостной улыбкой», в 1856 г. эпитет был снят, а в 1865 г. художник нашел другой образ, вполне его удовлетворивший: «семеня ножками».В 1874
В начале 1860-х годов Тургенев написал для «Петушкова» «Прибавленную сцену», которая составила главу VIII повести и была впервые напечатана в издании 1865 г. Вводя эту главу, рисующую начальственный разнос, которому подверг бедного Петушкова майор, командующий гарнизоном, Тургенев усиливал сатирическое звучание повести и еще больше подчеркивал приниженность ее главного героя. Хранящиеся в Парижской Национальной библиотеке черновой и беловой автографы этой главы и их сопоставление с окончательным текстом, появившимся в печати, отражают творческий процесс ее создания.
Как обычно у Тургенева, основной замысел сцены и ее композиционный план, зафиксированные на первой стадии работы (нижний слой чернового автографа), в дальнейшем не подвергались никаким измерениям. Вся работа писателя — от черновика до печатного текста — была сосредоточена на тщательной отделке стилевой ткани отрывка, на его обогащении новыми художественными деталями. Так, первый ответ солдата на вопрос Петушкова сопровождался первоначально краткой ремаркой: «крикнул солдат». Позднее она расширяется, и с каждым новым штрихом усиливается художественная выразительность этой сцены: «крикнул, словно во сне, солдат»; «усиленно крикнул, словно спросонья, солдат»; и, в конце концов, в печатном тексте: «усиленно, но чуть слышно, словно спросонья, крикнул солдат».
Большую работу провел Тургенев над образом майора. На основной его рисунок, набросанный уже в самом начале («Он принадлежал к числу так называемых „бурбонов“, т. е. выслужившихся солдат»), Тургенев как бы накладывает новые мазки, которые придают фигуре майора большую живописность и большую сатирическую заостренность. Так, только во втором слое черновика описание внешнего облика майора дополняется новой фразой: «Он застал его сидящим на диване в шлафроке нараспашку и с трубкою в зубах»; и только во втором слое белового автографа рядом с майором появляется «толстый корноухий кот» — своего рода двойник «тучного и неуклюжего» майора. В черновике еще полностью отсутствует угроза порки («я бы просто выпорол вас») — этот мотив вводится лишь в процесс правки беловою автографа. В результате ряда исправлений и дополнений речь майора становится еще более грубой и категоричной. Окрик: «А вы у меня не рассуждайте!» заменяется более энергичным: «А у меня не рассуждать!»; «Знаться можете с кем угодно» — на: «Знаться можешь с кем угодно»; на полях черновика появляется фраза о «бабе мокроподолой», в беловой текст вписывается восклицание: «Поведенц первый сорт!». См. также раздел «Варианты» в издании: Т, ПСС и П, Сочинения,т. V, с. 462–465.
Критические отзывы о «Петушкове» были немногочисленны. Сейчас же после выхода в свет книжки «Современника» с новой повестью Тургенева Некрасов писал ему: «Недавно (в IX №) напечатали мы Вашу повесть „Петушков“, повесть эта хороша и отличается строгой выдержанностью — это мнение всех, с кем я о ней говорил. Мне она и прежде очень нравилась, и я очень рад, что не ошибся в ней» (письмо от 12 сентября 1848 г. — Некрасов,т. X, с. 115). Дружинин в своей большой статье о повестях и рассказах Тургенева (1857), в соответствии с общими своими эстетическими воззрениями, осудил «Петушкова», причислив его вместе с «Тремя портретами» и «Разговором на большой дороге» к самому слабому «как по форме, так и по миросозерцанию, в них выраженному», разряду ранних повестей Тургенева (Дружинин,т. 7, с. 324). По словам критика, повесть «производит на читателя впечатление неловкое и неприятное. Здесь Тургенев смелейшими шагами подходит к океану жизненной пошлости, но едва устремивши взоры в эту бездну, так не подходящую ко всему складу его дарования, сам пугается своей смелости, а затем повторяет зады, давно уже сказанные гораздо лучше». Расшифровывая далее этот намек на влияние Гоголя, Дружинин заключает: «По всей повести, в ослабленном виде, высказывается взгляд великого юмориста, его манера, даже особенности его слога, вкравшиеся туда, по всей вероятности, независимо от произвола ее автора» (там же, с. 322–323).
Ап. Григорьев в статье «И. С. Тургенев и его деятельность. По поводу романа „Дворянское гнездо“» (Рус Сл,1859, № 4) значительно глубже истолковывает связь «Петушкова» с «натуральной школой» и традициями Гоголя. Он противопоставляет Тургенева «чистому натурализму», под которым понимает «изображение действительности без идеала, без возвышения над нею» (в качестве примера такого «натурализма» он называет «Обыкновенную историю» Гончарова и произведения Писемского). «Творчество Гоголя проникнуто сознанием идеала, так называемая натуральная школа — болезненным юмором протеста. И понятное дело, что талант Тургенева, впечатлительный и чуткий на всё, отозвавшийся на натуральную школу замечательным рассказом „Петушков“, < …> не отозвался только на современный чистыйнатурализм» (Григорьев,с. 308–309). Главный смысл творчества Тургенева в конце сороковых годов Григорьев видит в обращении к простой действительности: «И вот у Тургенева начинается целый ряд „рассказов“ охотника, с одной стороны, и ряд попыток сантиментального натурализма, с другой, из которых: самая удачная — „Петушков“, самые неудачные — драмы „Холостяк“ и „Нахлебник“» (там же, с. 314).