Том 5. Рассказы и пьесы 1914-1915
Шрифт:
Господин, поклонившись, выходит. Тот, не отвечая на поклон, стоит с протянутой рукой — в позе вельможи, провожающего надоедливого посетителя.
Занавес
Действие третье
Та же обстановка.
Утром, перед началом репетиции. Тот, задумавшись, крупными шагами ходит по комнате. Одет в широкий красочный клетчатый пиджак, на шее пестрый галстук; котелок на затылке. Бугроватое лицо гладко выбрито,
В дверях показывается Господин. Одет в черное, весьма приличен, худое лицо отливает болезненной желтизной; в минуты волнения часто моргает тусклыми, бесцветными глазами. Тот не замечает его.
Господин.Доброе утро, сударь.
Тот (обернувшись и рассеянно вглядываясь).А — это вы!
Господин.Не поздно?.. Но у вас такой вид, как будто вы не ждали меня. Я не помешал? Однако вы сами назначили этот час, и вот я осмелился…
Тот.Без реверансов! Что тебе нужно от меня? Говори скорее, у меня нет лишнего времени.
Господин (брезгливо озираясь). Яполагал, что вы пригласите меня куда-нибудь в другое место… в ваш дом…
Тот.У меня нет другого дома. Мой дом здесь.
Господин.Но нам могут здесь помешать…
Тот.Тем будет хуже для тебя: говори короче.
Молчание.
Господин.Вы разрешите мне сесть?
Тот.Садись. Осторожнее, этот стул сломан!
Господин с испугом отстраняет стул и беспомощно озирается: здесь все ему кажется опасным и странным. Выбирает прочный, на вид золоченый диванчик и садится, ставит цилиндр, медленно стягивает прилипшие перчатки. Тот равнодушно наблюдает.
Господин.В этом костюме и с этим лицом вы производите на меня еще более странное впечатление. Если вчера все это показалось только сном, то сегодня вы…
Тот.Ты забыл, как меня зовут? Меня зовут Тот.
Господин.Вы решительно желаете говорить мне ты?
Тот.Решительно. Но ты швыряешь время, как богач. Поторопись!
Господин.Я, право, не знаю… Здесь все так поражает меня… эти афиши, эти лошади и звери, мимо которых я проходил, отыскивая вас… наконец, вы! Клоун в каком-то цирке! (Слегка прилично улыбается.)Мог ли я ожидать? Правда, когда там все решили, что вы умерли, я один высказывался против; я чувствовал, что вы еще живы… но найти вас в такой обстановке — это выше моего понимания!
Тот.Ты сказал, что у вас родился сын. Он не похож на меня?
Господин.Я не понимаю!..
Тот.А разве ты не знаешь, что у вдов или разведенных жен их дети от нового мужа часто похожи
Господин.Вы снова хотите оскорблять меня…
Тот (смеется).Какой обидчивый и какой беспокойный мошенник! Сиди, сиди спокойно — здесь принято так говорить. Зачем ты искал меня?
Господин.Моя совесть…
Тот.У тебя нет совести. Или ты обеспокоился, что не вовсе обобрал меня, и пришел за остальным? Но что же ты можешь еще взять у меня? Мой дурацкий колпак с погремушками? Его ты не возьмешь: он слишком велик для твоей плешивой головы! Ползи назад, книжный червь.
Господин.Вы не можете простить, что ваша жена…
Тот.К черту мою жену!
Господин поражен и поднимает брови. Тот смеется.
Господин.Я, право, не знаю… Но какой язык! Я решительно затрудняюсь выразить мои мысли… в этой атмосфере. Но если вы так… равнодушны к вашей жене, которая — позволю подчеркнуть это — любила вас и считала святым человеком…
Тот смеется.
…то что же привело вас к такому… поступку? Или вы не можете простить мне моего успеха… правда, не вполне заслуженного, и своим унижением как бы мстите мне и остальным, не понявшим вас? Но вы всегда были так равнодушны к славе! Или ваше равнодушие было только притворством, и когда более счастливый соперник…
Тот (хохочет).Соперник! Ты — соперник?
Господин (бледнея).Но моя книга!..
Тот.Ты можешь говорить о твоей книге? Мне?
Господин бледнеет. Тот с любопытством и насмешкой смотрит на него.
Господин (поднимая глаза). Яочень — несчастный — человек.
Тот.Почему?
Господин.Я очень несчастный человек. Вам надо простить меня. Я глубоко — я непоправимо и бесконечно несчастен.
Тот.Но почему, наконец? Объясни мне. (Ходит.)Ты сам сказал: твоя книга имеет ошеломительный успех, ты славен, ты знаменит; нет бульварной газеты, где не приводилось бы твое имя и… твои мысли. Кто знал меня? Кому нужна была моя тяжелая тарабарщина, в которой не доищешься смысла? Ты — ты, великий осквернитель! — сделал мои мысли доступными даже для лошадей. С искусством великого профанатора, костюмера идей, ты нарядил моего Аполлона парикмахером, моей Венере ты дал желтый билет, моему светлому герою приставил ослиные уши — и вот твоя карьера сделана, как говорит Джексон. И куда я ни пойду, вся улица кривляется на меня тысячами рож, в которых — о, насмешка! — я узнаю черты моих родных детей. О, как безобразен должен быть твой сын, похожий на меня! Так отчего же ты несчастен — несчастный?