Том 6. Казаки
Шрифт:
— Дядя, что я теб сказать хотлъ, промолвилъ молодой казакъ, пойдемъ сначала къ намъ, матушка изъ новой бочки чихирю нацдитъ, а къ бабук Улитк посл пойдемъ. Мн теб слово, дядя, сказать надо, повторилъ Кирка, изподлобья взглядывая на старика своими блестящими узенькими глазками.
— Къ теб пойдемъ? карга! Дядя на все готовъ, отвчалъ старикъ и они направились назадъ къ дому Кирки, который былъ на самомъ краю станицы и около улица была совершенно пустынна. —
6) — Здорово дневали, бабука? крикнулъ старикъ, входя на бдный пустой дворъ Кирки и обращаясь къ сгорбленной худой его матери-старух, сидвшей на порог. — Она тоже справляла праздникъ — не работала сидя передъ домомъ.
— Поди,
— Да сазана[57] сушенаго подай закусить, прибавилъ сынъ, негромко, но повелительно. Старуха покорно перешагнула черезъ порогъ, проговоривъ въ себя: отцу и сыну и святому духу, и пошла въ сарай къ бочкамъ.
— Гд пить будете? въ избушк что ли? послышался оттуда ея голосъ. —
— Давай въ избушку! крикнулъ дядя Ерошка; да не жалй, изъ хорошей бочки достань. Эка, старая — не любитъ, прибавилъ онъ посмиваясь. —
Избушкой у казаковъ называется низенькой срубецъ, обыкновенно прилпленной къ хат. Въ ней ставятся начатыя бочки, складывается вся домашняя утварь и тутъ же варится на очажк молоко и въ жары сидятъ казаки. Старуха поставила въ избушк низенькой на четверть отъ полу татарскій столикъ, такія же дв скамеечки и бережно, не плеская, принесла чапуру,[58] налитую до краевъ холоднымъ краснымъ виномъ. Старикъ и парень сли на скамеечки и стали пить изъ чапурки, передавая ее другъ другу и каждый разъ приговаривая молитву и привтствіе другъ другу. Старуха, стоя около двери, прислуживала имъ.
— Чихирь важный, бабука, сказалъ старикъ, обтирая мякотью кисти красное вино съ блых усовъ и бороды, что много продали?
— Гд много продать, отвчала старуха, присаживаясь на порог, всего дв бочки нажали, одну вотъ сами кончаемъ, знаешь, нынче народъ какой, всякому поднеси, а другую вотъ къ тому воскресенью хочетъ самъ Кирушка въ Кизляръ везти. — Легко ли, надо къ осни сдло и коня справить. Шашка спасибо отцовская осталась. Все же переправлять надо было. — По нашей бдности садъ небольшой — ухъ много денегъ спотратили. А коня, баютъ, за ркой меньше 50 монетовъ не возьмешь, гд ихъ добудешь. —
Кирка недовольно встряхнулъ головой и хотлъ сказать что то, но старикъ перебилъ его.
— Правда твоя, бабука, притворно разсудительно замтилъ онъ, нынче времена тяжелыя стали. Не то что по старин. Будь здоровъ, отцу и сыну и святому духу, прибавилъ онъ и поднесъ къ губамъ чапурку. — Мы не тужили, бабука, продолжалъ онъ, передавая чапурку и обсасывая мокрые усы. — Когда дядя Ерошка въ его года былъ, онъ уже табуны у ногайцевъ воровалъ да за Терекъ перегонялъ. Бывало, важнаго коня за штофъ водки, али за бурку отдаешь.
— Да, не то время было, вздыхая проговорила старуха, хуже да хуже пошло. Вдь одинъ сынъ, вдь жалешь[59] его, дядя.
— Ничего, бабука, сказалъ, подбадриваясь дядя Ерошка, жить можно, вотъ Богъ дастъ малаго женишь, нехуже другихъ заживешь, за другой невсткой умирать не захочешь. Такъ что ли дядя говоритъ, а, баба?
— Да какъ его женить-то Кирушку моего, возразила одушевляясь старуха, вотъ сосватала было ему двку отъ Горюшкиныхъ, — не хочетъ. Видишь, хочетъ Марьянку Догадихину за себя взять. Легко-ли, эсаульская дочь, да у нихъ три сада, что плохой годъ 15 бочекъ вина нажимаютъ. — Не отдадутъ они намъ свою двку.
— Дурно говоришь, баба, дурно, крикнулъ дядя Ерошка. Отчего не отдать? Разв онъ солдатъ какой, что не отдадутъ? Чмъ не казакъ? Молодецъ казакъ; я его люблю, прибавилъ онъ, указывая на Кирку, который
— Да я Догадихиной эсаулих одно слово на праздникъ сказала, такъ она мн т`o отвтила, что я вкъ не забуду, возразила старуха. Люди гордые. Съ какими я глазами теперь пойду къ эсаулу сватать. Я женщина бдная, глупая, я и словъ тхъ не знаю. —
— Что не пьешь, дядя, сказалъ Кирка, подавая ему чапурку. — Дядя выпилъ.
— Что эсаулъ! продолжалъ онъ несмотря на то, что старуха въ это время вышла изъ избы. — Все тотъ-же казакъ. Двка захочетъ, такъ будь она енеральская дочь, такъ будетъ моя, какъ я захочу. А ты дуракъ, дуракъ, швинъя(это тоже, какъ и карга, была одна изъ поговорокъ дяди Ерошки). Что ты съ двкой то ничего не говоришь? обратился онъ къ Кирк.
— Да что, дядя, отвчалъ молодой казакъ, безпрестанно закусывая губу и то опуская, то поднимая глаза, я не знаю, какъ съ собой быть. Вотъ годъ скоро, что это надо мной сдлалось. Прежде я все и шутилъ, и говорилъ и псни игралъ съ двками, а теперь какъ шальной какой сдлался. Такъ вотъ кто-то мн въ уши все говоритъ: поди ты къ Марьян, скажи вотъ то и то — скажи. А подойду, особенно какъ при другихъ, такъ заробю, заробю и конецъ. Все думаю, что по моей бдности люди смяться станутъ. Въ прошломъ году въ самую рзку виноградную мы съ ней смялись, что пойдешь, молъ, замужъ? Пойду, и тамъ еще наши шутки были; а теперь вовсе какъ будто чужая. Такой стыдъ напалъ. И что это такое, дядя? я не знаю. Или что я боюсь, не пойдетъ она за меня, или что богатые они люди, а я вотъ съ матушкой такъ въ бдности живу, или ужъ это болзнь такая. Только совсмъ я не въ настоящемъ разсудк себя чувствую. — Ни къ чему то у меня охоты не стало, и силы ужъ у меня той не стало, только объ двкахъ думаю, все больше объ нянюк Марьянк, а пойду, — во рту пересохнетъ, ничего сказать не могу. Чертовское навожденіе какое-то, право! заключилъ Кирка съ жестомъ отчаянія и чуть не со слезами въ голос.
— Вишь какъ тебя забрало, сказалъ старикъ, смясь. Дуракъ, дуракъ, швинья, Кирка, дуракъ, повторялъ онъ, смясь.
Кирка слегка засмялся тоже. Ну, а какъ ты полагаешь, дядя, спросилъ онъ: они отдадутъ двку? —
7) — Дуракъ, дуракъ Кирка! отвчалъ старикъ, передразнивая молодого казака. Не тотъ я былъ казакъ въ твои годы. Отдастъ ли Есаулъ двку? Теб чего надо? Ты двку хочешь? такъ на что теб старика спрашивать, ты двку спрашивай. Дядя Ерошка въ твоихъ годахъ былъ, такъ стариковъ не спрашивалъ, а глянулъ на какую двку, та и моя. — Выйду на площадь въ праздникъ, въ серебр весь, какъ князь какой, куплю п'oлу цлую закусокъ двкамъ, брошу. Казакамъ чихирю выставлю, заиграю псню. Значитъ гуляю. Какую выберу кралю, либо въ сады побгу за ней, либо корову ее загоню, чтобы она искать пришла. — А я тутъ. Мамушка, душенька! Люблю тебя, изсыхаю, что хочешь для тебя сдлаю, женюсь на теб. Ну и моя. А то прямо ночью окошко подниму, да и влзу. Такъ люди длаютъ, а не то что какъ теперь ребята, только и забавы знаютъ, что смя грызутъ, да шелуху плюютъ, презрительно заключилъ старикъ. —
Кирка, опершись обими руками на столъ, не опускалъ глазъ съ оживленнаго краснаго лица старика и, казалось, съ наслажденіемъ слушалъ его рчи. —
— Хочешь, чтобъ двки любили, такъ будь молодецъ, шутникъ, а то вотъ и ходишь какъ ты, нелюбимой какой-то. А кажись бы теб ли душенекъ не любить. Ни кривоногой, ни чахлой, ни рыжій, ни что. Эхъ, будь мн твои годы, за мной бы вс двки въ станиц бгали. Да только захочу, такъ теперь полюбитъ.
Кирка радостно посмивался. — Да что, дядя, вдь мн кром Марьянки, Богъ съ ними со всми съ двками-то. Ужъ у насъ такъ въ пород, никого двушниковъ нту. —