Том 6. Казаки

Толстой Лев Николаевич

— «Бываютъ, отецъ мой, бываютъ. Да что, народъ нынче какой сталъ. Гд имъ, казакамъ нашимъ устеречь. Только слава, что кордоны держутъ, a нтъ ничего. — Встарину такъ точно, что казаки были. Ты не повришь, а ей Богу не лгу, еще я запомню, какіе казаки были; бороды по поясъ висли, плечи — вотъ, головой въ потолокъ упирается. Хоть бы батюшка мой былъ, Широковъ прозывался. Прозвище наше настоящее Сехины, а его Широкимъ казаки звали. — Такъ вдь бывало пойдетъ въ лсъ, кабана убьетъ, на плечи взвалитъ, да одинъ и принесетъ легко. A вдь пудовъ 10 въ хорошей свинь будетъ. Поди ка нынче, какой казакъ тушу подниметъ? Принесетъ, бывало, батюшка тушу, броситъ на двор: «на-те, молъ, ребята, свжуйте»; а самъ въ хату пойдетъ. Матушка, бывало, уже знаетъ, ту же минуту въ сарай зa виномъ бжитъ, чихирю самаго лучшаго, холоднаго нацдитъ чапуру, во-какую, полведра я чай влзало, да и подноситъ. — А мы ребята бывало, только въ дверь заглянуть, такъ

какъ листъ отъ страху дрожишь. Съ охоты сердитъ всегда батюшка приходилъ, покуда не выпьетъ. — Выпьетъ, отдуется, тогда ужъ и ничего, встанетъ, ружье приберетъ и къ намъ выйдетъ.

— «Что, ребята, свжуете?» Не такъ молъ, а вотъ такъ то, да такъ то; самъ возьметъ пулю и выржетъ. Какъ освжуетъ совсмъ, отржетъ часть что ни самую лучшую: «чихирю!»

— «На, скажетъ кому изъ насъ (насъ трое братьевъ было, а меня онъ любилъ), вотъ свжины, да чихирю кувшинъ, да пулю, къ ддук Бурлаку снеси. Скажи, молъ, Широковъ Ванька свжиной и чихиремъ кланяться приказалъ. Кабана скажи, въ Курдюковскомъ камыш убилъ, вотъ молъ и пульку прислалъ».

Ну и побжишь бывало, къ ддук, подпрыгиваешь. А Бурлакъ колдунъ былъ. Его весь полкъ зналъ и батюшка его уважалъ. Безъ его приказа, бывало, за звремъ и не ходи.

— «Отчего жъ это?» спросилъ офицеръ.

— «Вдь я теб сказываю, что онъ колдунъ былъ. Бывало, соберется батюшка на охоту, пошлетъ къ Бурлаку. И просто не ходи, а чихирю принеси ему. Придешь, бывало, боишься. А онъ съ двкой жилъ. Лежитъ бывало на постели, ноги кверху задеретъ, голова большущая, раздуло его всего отъ чихиря. Сопитъ — лежитъ. «Кто пришелъ?» закричитъ.

— «Я, ддука; батюшка прислалъ спросить, куда за звремъ идти».

— «А чихирь гд? Давай ка его сюда». Ротъ разинетъ, ему вольютъ. Такъ цлый кувшинъ выдуетъ и начнетъ сопть.

— «Чтожъ батюшк сказать», спросишь, а самъ боишься.

— «А вотъ что скажи. Скажи ты, чтобы въ Олний отрогъ не ходилъ и на островъ не ходилъ бы, а въ Новый Юртъ чтобъ шелъ, и убьетъ».

Какъ скажетъ, такъ и будетъ.

— «Да разв отъ этаго?» сказалъ офицеръ.

— «А ты какъ думалъ? Былъ у насъ казакъ, молодецъ охотникъ, — урванъ, какъ я же, ничему не врилъ. Такъ сдохъ было. Я теб разскажу, добрый человкъ.

Пришли разъ — давно тому дло было, еще при батюшк — Татары изъ-за рки; тутъ аулъ ихнiй. «Что вы, говорятъ, казаки, свиней за ркой не бьете. Къ намъ на кукурузу каждую ночь табуны ходятъ. Мы ихъ не димъ, такъ намъ не надо, а караульщики наши стрляли, — отбить не могутъ. Сказывають, одинъ большущiй кабанъ впереди стаи ходитъ, всю кукурузу потравилъ и убить его никакъ не могутъ».

Нашъ одинъ охотникъ и пошелъ, вотъ твоего хозяина дядя, заслъ на кукуруз и ждетъ. Пришелъ табунъ и большущiй чортъ впереди идетъ, — съ корову, говорилъ. Какъ обнюхалъ казака, фыркнулъ и прогналъ свой табунъ, а самъ пошелъ кукурузу полосовать. Только казакъ прицлился: «Отцу и сыну и святому духу!» — какъ данкнетъ; даже слышалъ, какъ пуля въ него шлепнула; а кабанъ на него, подскочилъ и ну его полосовать, всю спину взодралъ. Такъ не бросили, пошли другiе казаки, лапазикъ построили, тоже убить хотли. Сколько ни стрляли, не беретъ пуля, да и все. Мой батюшка у Бурлака сталъ спрашиваться на этого кабана идти. «Не ходи», говоритъ: «онъ не кабанъ, онъ чортъ». Батюшка и оставилъ. А урванъ-охотникъ, про котораго я теб сказывалъ, тотъ пошелъ: «пустяки», говоритъ: «я его убью». Взялъ въ ружье три мрки пороху вкатилъ, да бирючей шерстью запыжилъ, да дв пули, да жеребъ съ хлюстомъ послалъ и пошелъ за рку. Какъ пришелъ кабанъ, онъ и трахнулъ. Да такъ трахнулъ, отецъ мой, что ружье у него изъ руки выскочило да его по лбу, да сажени на три улетло. Такъ казакъ безъ памяти и упалъ. Утромъ пришли казаки, глядятъ въ кукурузу: урванъ лежитъ навзничь, все мурло разбито; прошли шаговъ 30, и кабанъ лежитъ: насквозь ему дв пули черезъ грудь прогналъ. Такъ сказывали, въ томъ кабан 25 пудовъ было».[48]

10.

БГЛЫЙ КАЗАКЪ.

Глава I. Праздникъ.

1) Въ Греенской станиц былъ весенній праздникъ. Исключая строевыхъ казаковъ, которые и въ праздникъ несутъ службу по кордонамъ,[49] весь станичной народъ былъ на улиц. Старики, собравшись кучками, опираясь на посошки, стояли и сидели около станичного правленія или у завалинъ хатъ и съ важностью, насупивъ сдыя брови, мрными голосами бесдовали о станичныхъ длахъ, о старин и о молодыхъ ребятахъ, равнодушно и величаво поглядывая на молодое поколнье.

Проходя мимо нихъ, бабы пріостанавливались и опускали головы, молодые казаки почтительно уменьшали шагъ, и снимая попахи, держали ихъ нкоторое время передъ головой. — Старики замолкали, кто строго, кто ласково осматривали проходящихъ и медленно снимали и снова надвали попахи. Бабы и двки въ ярко цвтныхъ бешметахъ съ золотыми и серебрянными монистами[50] и въ блыхъ платкахъ, обвязывавшихъ имъ

все лицо до самыхъ глазъ, сидли на земл и бревнахъ, на перекресткахъ въ тни отъ косыхъ лучей солнца и грызя смя звонко болтали и смялись. Нкоторые держали на рукахъ грудныхъ дтей и разстегивая бешметъ кормили ихъ или заставляли вокругъ себя ползать по пыльной дорог. Казачата на площади и у воротъ мячомъ зажигаливъ лапту и оглашали всю станицу своими звонкими криками. Двчонки, сцпившись рука съ рукою, тоненькими голосками пища псню какъ будто большія двки, топтались на одномъ мст, водили хороводы. — Молодые льготные[51] казаки, писаря и вернувшіеся домой на праздникъ, въ нарядныхъ черкескахъ, обшитыхъ галунами, подходили то къ одному, то къ другому кружку бабъ и двокъ и, придерживаясь рукой за кинжалъ и молодецки переставляя ноги или поправляя папахи, пошучивали и заигрывали съ двками и молодыми бабами. — Кое гд краснобородые сухие Чеченцы съ босыми ногами, пришедшие продавать или покупать изъ-за Терека, сидли на корточкахъ около знакомаго дома и, покуривая и поплевывая въ пыль, быстро перекидывались нсколькими гортанными словами и любовались на праздникъ. Изрдка провозилъ на волахъ скрипучую арбу съ камышемъ широкоскулый работникъ ногаецъ. Кое гд слышались пьяныя псни загулявшихъ казаковъ. Вс хаты были заперты и крылечки съ вечера вымыты. Даже старухи были на улиц. По сухимъ улицамъ въ пыли подъ ногами валялась шелуха арбузныхъ и тыквенныхъ смячекъ. Жаръ уже спалъ, небо было ярко сине и только растрепанныя, блыя разчесанныя тучки тянулись надъ бло-матовымъ хребтомъ, виднвшимся изъ-за камышевыхъ крышъ.

2) На площади у угла эсаульскаго новаго дома, въ которомъ была лавочка съ пряниками, стручками и смячками, больше всего собралось нарядныхъ бабъ и двокъ и молодыхъ казаковъ. Много здсь было чернобровыхъ нарядныхъ красавицъ, но Марьянка, эсаулова дочь, была лучше всхъ, черноброве, румяне и красиве всхъ и больше всхъ около нея увивались молодые парни. Двка эта была очень высока ростомъ и широкоплеча. Изъ лица ея видны были только продолговатые черные глаза съ длинными рсницами, тонкія черныя брови и начало прямого носика. Зеленый канаусовый бешметъ съ серебряными застежками, открывая выше локтя мощныя блыя руки и загорлыя кисти, прикрытыя только широкимъ рукавомъ розовой рубашки, стягивалъ ея гибкой, неузкой станъ и двственно высокую грудь; такъ называемые фабричные синіе чулки со стрлками обливали ея прямыя какъ струнки и сильныя ноги; узкая длинная ступня, обтянутая краснымъ чувякомъ съ галуномъ, высоко и легко становилась на землю. Во всемъ склад ея, въ каждомъ порывистомъ движеніи, въ горловомъ звонкомъ смх и молодецкой почти мужской походк видна была та двственная 17-лтняя молодость, которая не знаетъ куда двать своего здоровья и силы. Ея невстка, молодая, худощавая, блдная казачка, сидла на бревнахъ подл строившагося дома и держала въ руках двухъ лтняго ребенка. Марьяна, спустивъ платокъ съ лица, такъ что ея тонкой прямой носъ и алыя изогнутая въ углахъ и покрытыя легкимъ чернымъ пушкомъ губы стали видны, нагнувшись надъ ребенкомъ, щекотала его сморщенную шейку и безпрестанно звучно цловала его то въ лобъ, то въ носъ, то въ рученки, которыми смясь защищался ребенокъ.

3) Два молодые казака, грызя изъ рукава смячки, вышли изъ за угла и приподнявъ папахи пріостановились около двокъ. Одинъ изъ нихъ былъ худощавый черномазый парень въ новой срой черкеск русскаго сукна, обшитой галунами. Это былъ сынъ станичнаго. Другой былъ плотный румяный казакъ съ маленькими, узкими, хитрыми глазками и едва пробивавшейся бородкой. Это былъ Кирка-охотникъ, бдный сирота, готовившійся въ ныншнемъ году поступить въ строевые и занимавшійся охотой съ старикомъ Епишкой.

На немъ была рыжая черкеска съ тесемочками, черный бешметъ не совсмъ новый и стоптанные чувяки. Но все таки на него веселе было смотреть, чмъ на наряднаго станичнаго сына; особенно ежели бы онъ былъ посмле. Несмотря на свое красивое лицо, онъ смутился, подойдя къ двкамъ, закраснлся, не зналъ что сказать и опустивъ глаза сталъ неловко переминаться съ ноги на ногу. Марьяна же, продолжая цловать ребенка и цлуя приговаривать: ахъ ты черный песъ, черный, черный, — нсколько разъ украдкой повела своими большими черными глазами на Кирку, тоже закраснлась, и припавъ губами къ пухленькой щек ребенка, разгораясь все больше и больше, стала цловать его такъ сильно, что мать отвела отъ нее дитя.

— Что балуешь, проклятая двка, сказала невстка, ступай лучше псни играть. —

— «Что такихъ малыхъ цлуешь, нянюка[52] Марьянка, лучше меня поцлуй», сказалъ сынъ станичнаго, поплевывая шелуху смячекъ.

— Я-те поцлую, смола чертовская, отвчала Марьяна, полусерьезно, полушутя замахиваясь на него.

— Ну-ка, ну-ка, ударь, сказалъ парень, все подвигаясь къ ней, и Марьяна ладонью ударила его по спин такъ сильно, что онъ чуть не упалъ и отскочилъ на два шага. Вс захохотали, исключая парня, который, притворяясь, что ему очень больно, потиралъ себ спину.