Том 6. Казаки
Шрифт:
11) Марьяна вошла къ себ въ хату, разстегнула широкую грудь, сняла канаусовый бешметъ, разула синіе чулки и сняла съ блыхъ ногъ черевики; она поддернула выше рубаху, взяла жердь и пошла загонять и доить скотину.
12) Когда она убрала скотину, налпила кизика на заборы и нарубила топоромъ дровъ на подтопки, она надла старый бешметъ, завязала платкомъ кругомъ голову и лицо, такъ что одни черные глаза были видны, и взяла въ широкій рукавъ рубахи и за пазуху арбузнаго и тык[ов]наго смя и вышла за ворота на завалинку.
13) Она грызла желтое
14) Большой сильной старикъ съ длинной сдой бородой несъ ружье за плечами и восемь убитыхъ фазановъ висли зa поясомъ вокругъ его широкаго стана. Онъ, остановившись противъ Марьяны, приподнялъ папаху и сказалъ: «здорово живете, нянюка! Что крестнаго сына моего проводила, Терешку Урвана?»
15) «Здорово, дядя Гырчикъ», отвчала казачка сердито и грубо. — «Что мн твоего Урвана провожать, разв онъ мн родичъ? Давно чорта его не видала», и она отвернувшись нахмурила черныя брови.
16) Старикъ покачавъ головой засмялся. «Скоро жъ ты, двка, его разлюбила. Дай смячка, да чихирю бъ поднесла старику, всю ночь просидлъ на сиднк, а нынче курей настрлялъ. Возьми вотъ, мамук отдай», сказалъ онъ, взявъ изъ-зa пояса однаго изъ красноперыхъ тяжелыхъ фазановъ. «Поднеси же, красавица, право».
17) «Смячка на, самъ бери, а вина проси у мамуки», отвечала Марьяна, открывая на блой груди прорху рубахи; и старикъ загорлой рукой взялъ горсть смя изъ за пазухи двки.
18) «Ну ее, вдьму твою, а старикъ дома что ль?» — «Дома». «Такъ я постучусь. — Господи Іисусе Христе, сыне Божій, помилуй насъ» онъ сказалъ, постучавъ подъ окно. «Гей, люди!»
19) «Аминь! чего надо?» сердито сказалъ, поднимая окно, самъ хозяинъ, Илюшка старикъ, а, взглянувъ на жирныхъ фазановъ, ласкове примолвилъ: «Здорово живешь, дядя Гирчикъ! Что Богъ далъ? А мы похожихъ безъ тебя проводили».
20) — «Олня стрлялъ, право! да не вышло ружье поганое, а вотъ курей настрелялъ; на теб, коли хошь, а то двухъ, что мн, всхъ некуда. Вели баб чихиркю поднести, умаялся страхъ!»
21) «Баба!» закричалъ хозяинъ, повсивъ въ рук двухъ фазановъ, и выбравъ однаго пожирне, a похуде отдавъ: «нацди чихирю изъ начатой бочки осьмуху да подай намъ сюда!» — «Лопнетъ, старый чортъ», прокричала баба за дверью, а чихирь принесла и еще рыбы сушеной.
22) Старый охотникъ пошелъ къ хозяину въ хату, Марьянка привстала, хотела сказать ему что то, но опять закраснлась и, прочь отвернувшись, быстрой походкой пошла прочь отъ дому на уголъ, гд двки и парни собравшись стояли и звонко смялись.
23) Гирчикъ былъ крестный отецъ и няня (другъ) ея казака, Терешки Урвана, она про него хотла поговорить съ старикомъ и спросить, далъ ли онъ ладонку отъ чеченскихъ пуль, которую общалъ Терешк, но было досадно за
24) Гирчикъ вошелъ въ избу, помолился и слъ съ старикомъ Ильей за столь, на который поставила баба деревянную чашу алаго чихиря и на доск сушеную янтарную рыбу. Они молитву прочли и выпили оба, а баба стояла за дверью, ожидая, что мужъ ей прикажетъ, и слушая то, что они скажутъ.
25) Старикъ Илья жаловался на дурныя времена, говорилъ, что нынче чихирь дешевъ, a хлбъ дорогъ сталъ. Все хуже стало, москали все начальники, и молодые казаки ужъ не т люди стали, вры не держатъ, стариковъ не уважаютъ и не слушаютъ. «Вотъ хоть бы мой сынъ — второй годъ не вижу: изъ похода въ кордоны, а съ кордона въ походъ посылаютъ; а дочь выросла больше меня, что за срамъ, а все двка. За хорошихъ казаковъ замужъ не хочетъ идти, вотъ хоть бы станичнаго сынъ — второй годъ сватается, а за твоего крестнаго сына, Терешку сосда, я ее отдавать не хочу. Плохiя времена стали», сказалъ старикъ, отирая красный чихирь съ сдой бороды и нахмуривъ строгiя брови.
26) Старый охотникъ выпилъ вина и усмхнулся. «Вотъ ты, Илья Тимофеичь», сказалъ онъ: «и богачъ, и умный по всему полку человкъ, и дтей теб Богъ послалъ красныхъ — сынъ молодецъ и дочь по всей станиц первая краля, а ты на времена жалуешься».
27) Вотъ я, Илья Тимофичь, товарищъ теб по годамъ, а то и старше, голъ какъ соколъ, нтъ у меня ни жены, ни саду, ни дтей — никого; еще, самъ знаешь, племянникъ родной обижаетъ; одна ружье, ястребъ, да 3 собаки, а я въ жизнь не тужилъ да и тужить не буду. — Выйду въ лсъ, гляну: все мое, что кругомъ, а приду домой, псню пою. Придетъ конецъ — здохну, и на охоту ходить не буду, а пока живъ, пей, гуляй, душа, радуйся.
«Гей баба! не ругайся; еще чихиря принеси, чихирь важный!» крикнулъ онъ громкимъ голосомъ и выпилъ последнее вино, что оставалось въ чепурк.
28) «А объ детяхъ тужить теб и Богъ не веллъ; сынъ твой казакъ молодецъ, въ знаменщики выбранъ, а дочь замужъ отдай за Терешку. Что онъ бденъ, на то не смотри: онъ за то молодецъ, онъ добычу найдетъ, а умру, такъ ему домъ отдамъ. Стало, тоже онъ будетъ богатъ. Коли крестъ онъ въ поход получитъ, да чеченскихъ коней приведетъ, такъ отдашь. По рукамъ что-ли?» закричалъ Гирчикъ, запьянвъ отъ вина.
29) Но строгой хозяинъ ничего не отвтилъ, только нахмурился больше. А баба пришла убирать со стола и стала бранить старика. «Вишь, надулся ужъ, пьянъ, а все проситъ вина; что бъ те чорная немочь!» — Въ молодые года его старуха любила, такъ затмъ и ругала теперь.
30) Дядя Гырчикъ на нее глазомъ мигнулъ, засмялся тихонько и закинувъ ружье за плеча, помолившись иконамъ, сказалъ: «Спаси васъ, Христосъ!» и на улицу выйдя свиснулъ собакъ и заплъ громко псню.
31) Девки стояли между тмъ у угла и смялись съ ребятами и съ станичнаго сыномъ, который въ обшитой серебромъ черкеске передъ ними шутилъ и разсказывалъ сказки; только Марьянка на него не смотрла и не смялась.