Тонкая грань

Iriri

— Можно спросить тебя кое о чем, Йоко?

Чуть вздрогнув, Накамура повернулась к нему, прекратив смотреть в пространство перед собой и отслеживать колебания духовной энергии всех присутствующих.

— Зачем ты здесь? — Изуру серьезно и пристально смотрел ей в глаза, словно пытался таким образом узнать ответ и без слов.

— Что за странный вопрос? — так же негромко, в тон ему, удивилась Йоко. — А зачем мы все здесь?

— Зачем мы все здесь, как раз понятно, — ответил он. — Мы пришли сражаться. Все мы. И Готэй 13, и арранкары. А зачем ты здесь? Ты пришла, чтобы

просто спасти нас? От того монстра.

— Я…

Йоко, к своему ужасу, поняла, что не может назвать ни одной причины, по которой она явилась в Каракуру. Она не могла сказать, что пришла, чтобы сражаться на стороне Готэй 13, ибо это значило, что она должна будет поднять меч против Эспады. По этой же причине она не могла признаться, что она на стороне арранкаров. По сути, как ей говорил Соскэ, ей вообще не было необходимости приходить в мир живых на эту битву, которая благополучно прошла бы и без её участия.

Но Йоко все равно пришла. И даже не из беспокойства, нет. В Эспаде она была уверена: никто из арранкаров никого не убьет, и им хватит благоразумия отступить, если расклад будет не в их пользу. Каха Негасьон был у каждого из них, и, чтобы применить его, много времени не нужно.

Истинной же причиной, по которой Накамура была здесь и в которой не хотела признаваться даже самой себе, являлось любопытство, все больше и больше подогреваемое червячком сомнений, что так тщательно взращивал в её душе Соскэ. Каждый их разговор, каждое его слово, каждое действие. Йоко не хотела во все это верить и не верила, Айзен все же добился своего, и её твердая уверенность в итоге дала тонкую трещину.

„Ты можешь убеждать себя в моей неправоте сколько угодно, Накамура-кун“, — из раза в раз говорил Соскэ, загадочно улыбаясь. — „Но при этом задумайся, сколько раз я врал тебе“.

„Я покажу тебе, как сильно ты заблуждаешься насчет непогрешимости Общества душ и Готэй 13“, — голос Соскэ всегда был тих и доверителен, словно он делился с ней страшной тайной. — „Даже если ты ничего не хочешь знать, Накамура-кун. Я не могу позволить, чтобы ты и дальше жила в неведении“.

Йоко очень не нравились его туманные намеки. И еще больше не нравилось то, что он не желал давать каких бы то ни было пояснений на словах, утверждая, что слова — это только слова. Сказать можно все, что угодно, и Йоко, изначально скептически настроенная против него, с легкостью истолкует их так, как ей понравится.

Это надо было видеть. Он обещал ей показать. И Йоко, как ни сопротивлялась, не смогла устоять. Не вынесла неопределенности. Как и тогда, той знаменательной ночью, когда приняла решение последовать за ним, сейчас Накамура вновь решила докопаться до правды и наконец расставить все точки над i.

— Ответь мне, Йоко, — голос Изуру вновь вернул её в реальность, вырвав из мыслей. — Ты не станешь сражаться с арранкарами, это я уже давно понял. Тогда зачем ты здесь?

— Изуру, прошу, не заставляй меня тебе врать, — тихо произнесла Йоко так, чтобы, кроме него, её больше никто не услышал. Впрочем, шептать не было нужды: бои кипели и тут, и там, и сидящие рядом товарищи были слишком заняты наблюдением за схватками, чтобы

прислушиваться к шушукающимся Изуру и Йоко.

— Тогда соври, — попросил Кира.

— Зачем?

— Потому что… я не узнаю тебя, Йоко, — сказал он, заставив Накамуру отвести взгляд. — Однажды ночью, вскоре после твоего повторного ухода, наша связь на какое-то время оборвалась. И с тех пор я не чувствую… не чувствую в тебе ту Йоко, которую всегда знал. Поэтому скажи, черт возьми, что-нибудь, чтобы я понял, что это все еще ты. Пусть даже это будет неправда. Зачем ты здесь?

— Чтобы убить Айзена, — проговорила она медленно, с расстановкой. — Как и все мы здесь.

Конечно, это была чушь. Йоко никогда не питала иллюзий относительно своей силы. Но это было лучше, чем ничего. Так и так, она хотела лишь, чтобы никто не пострадал. А что до Соскэ… Тут уж как карта ляжет.

Битва уже изрядно затянулась, это чувствовалось во всем: в полуразрушенном городе, ставшем полем боя, в самих воинов, сражавшихся на пределе своих возможностей. Все уже выглядели потрепанными и уставшими, и больше не имело смысла продолжать.

„Отбой“, — прозвучал сигнал передатчиков, что были на руках у арранкаров, и их не надо было просить дважды.

Тия и Старк, которые изначально были не в восторге из-за этого вынужденного сражения с шинигами, исчезли почти сразу же, забросив кубики, изобретенные Заэлем, в свои дыры Пустого. Их противники ожидаемо удивились такому повороту дел, но, так как реацу арранкаров исчезла полностью, сомнений в их отступлении не оставалось.

Йоко посмотрела в сторону боя Баррагана, Сой Фонг и Ушоды Хачигена. Какого черта Луизенбарн не уходит, как Койот и Халлибел? Недавно с той стороны вновь прогремел ужасный взрыв банкая капитана Второго Отряда, и, судя по всему, на этот раз атака возымела успех. Исходя из состояния его реацу, можно было сказать, Барраган заметно пострадал, а его ненависть и презрение к шинигами чувствовались даже с такого расстояния.

И Накамуре оставалось только вздохнуть, принимая его выбор. Сегунда не уйдет и будет сражаться насмерть. Где-то в глубине души Йоко всегда знала, что так оно и окажется. И Король Пустых никогда не покинет поле боя, пока не будет уничтожен его враг. И уж точно не подчинится приказу шинигами.

Взгляд Йоко внезапно зацепился за Гина, который, усевшись на край чудом уцелевшей крыши и свесив ноги вниз, наблюдал, как Хирако Шинджи, используя шикай, атакует Соскэ, а тот, будто бы чувствуя себя не в своей тарелке, никак не может отбить очевидные выпады, пропуская удар за ударом.

Долго это, впрочем, не продлилось. Видимо, сила меча Хирако заключалась в нарушении восприятия, учитывая, как неуверенно до этого двигался Айзен. Но по прошествии небольшого количества времени ему удалось привыкнуть к таким условиям, и бывший капитан Пятого Отряда оказался вновь повержен своим бывшим лейтенантом. А Камиюмэ вновь проворчала что-то на тему того, что, коли хотел убить, надо было бить наверняка, пока противник был обескуражен и слеп, как новорожденный котенок. И поспорить с занпакто было сложно.