Тоомас Нипернаади
Шрифт:
Отдуваясь и кряхтя, двинули к дому довольные братья, все-таки заполучили свою дорогую зверушку.
Даже Нипернаади чувствовал себя героем и шел, весело насвистывая.
Несколько дней спустя в Кроотузе появился курьер из уезда.
– Плохо дело, ребята!
– крикнул он уже издалека, - так плохо, что дальше некуда! Теперь вам житья не будет, и самое верное вам теперь бежать в лес и искать подходящий сук. Это мой вам дружеский совет, потому как старина Ныгикикас был мне приятель — мы с покойным не одну рюмочку пропустили! Вы
– Что мелет этот старый хрен!
– хмуро спросил Ионатан.
– Никакой я не хрен, - разозлился курьер, - я послан именем высокого суда, чтобы раз и навсегда положить конец всем вашим безобразиям — раз и навсегда. Уж вы поиздевались над крещеным людом, поводили за нос честных людей, пообижали бедняков, попортили невинных девушек, чаша терпения переполнилась: ждет вас петля, и никуда вы теперь, ребятушки, не денетесь!
Во-первых, вы, Пеэтрус, Паулус и Иоатан Ныгикикасы, с хутора Кроотузе Викавереского уезда, обвиняетесь в том, что злонамеренно и предумышленно, будто дикие звери или им наподобие, вытоптали ржаное поле Мадиса Сиркуля, и отныне там ничего не растет и не зреет, почему выше поименованный Сируль требует с вас возмещения ущерба за погубленные хлеба шестьсот семьдесят крон и четыре цента.
Во-вторых, вас, мерзавцев, обвиняет хозяин хутора Лайксааре, Пеэтер Истукан, что вы самовольно, среди бела дня вырубили его рощу, которую он оценил в триста сорок крон, требуя немедленной уплаты этой суммы и одновременно обращаясь в высокий суд с просьбой привлечь вас к ответственности по всем соответственным статьям, которые есть в законе, за произвол и расхищение чужого имущества.
В-третьих, Микаэль Дырамаа обвиняет вас в том, что вы согнали все село, чтобы изничтожить его ржаное поле, и требует с вас шестьсот шестьдесят крон, а также за произвол, подстрекательство народа и разбойный набег привлечь вас к уголовной ответственности, как это предусматривает закон и как беспощадно карает закон такое тяжкое преступление заточением в тюрьму на несколько десятилетий.
В-четвертых...
– Господи, да хватит уже!
– вздохнул Ионатан, - у меня уже волосы дыбом стоят, голова кругом идет, меня с минуты на минуту вытошнит!
– У этого язык без костей, знай себе мелет, ведь не прикусит никак!
– расстроенно сказал Пеэтрус.
– В-четвертых, - продолжал курьер, - вас, Пеэтрус, Паулус и Ионатан Ныгикикасы, опять-таки с хутора Кроотузе Викавереского уезда, обвиняет Яан Куслап в том, что вы украли топор, один, и пилу, одну. Причем в краже со взломом, что закон толкует как самое безобразное, самое гнусное деяние!
– В-пятых...
– И это еще не все?!
– вздохнул Ионатан.
– Курьер прав, видно, не миновать нам теперь каторжных работ!
– захныкал Паулус.
– В-пятых, завтра вам надлежит явиться в управу и дать свои объяснения, потому что все эти обвинения в срочном порядке будут переданы в суд! А теперь, - закончил курьер, - если у вас в доме еще осталась после поминок капля-другая, то я бы с удовольствием промочил горло.
Пеэтрус сам
– Господи Божечки, что же будет, что же теперь будет?
– едва не причитал Паулус.
– Может, курьер скажет, как нам быть?
– осторожно поинтересовался Пеэтрус.
– Сказать-то скажет, если только захочет!
– рассудил Ионатан. И шепнул Пеэтрусу, что курьеру надо дать денег, тогда он станет сговорчивее, он же эти судебные дела знает не хуже, чем учитель азбуку. Пеэтрус и выложил тысячную на краюху хлеба — курьер не моргнув глазом сгреб ее в карман.
Как следует закусив, он взял бутылку водки, приподнял шапку и направился к двери.
– Ничем не могу помочь, ну ничем, - сказал он выходя, - Придется вам, жуликам, отсидеть, и благодарите бога, если не попадете на виселицу.
И время от времени останавливаясь, чтобы приложиться к бутылке, он побрел обратно в управу.
– Ох и пройдоха!
– разозлился Ионатан.
– Попадись он мне еще раз — семь шкур спущу! Ест, пьет, даже деньги берет, и ни одного доброго слова. Еще и жуликом обзывает!
– Чего теперь гоношиться, - вздохнул Паулус, - теперь с нас самих эти семь шкур спустят.
– Да, дело нешуточное, чтоб черти взяли эту обезьянью охоту!
– посетовал Пеэтрус.
– Теперь эти Истуканы до на добрались, - сказал Паулус, - и они нас в покое не оставят, пока мы ужами не будем перед ними ползать. Где взять эти сумасшедшие деньги, что с нас требуют за вытоптанные поля и порубленный березняк? Да еще и в тюрьму запрячут, вот тебе и процветающее дело, и помещичье звание. Придется все продать: хутор, скотину, инвентарь, аппараты, мартышку и ту придется с аукциона пустить. И будем уездными нищими, сделают на побирушками.
– Надо удирать, пока не поздно!
– воскликнул Ионатан.
– Куда ты денешься, если суд тобой заинтересуется, - мрачно отозвался Пеэтрус.
– Достанут, из лисьей норы вытянут! Да и куда тебе бежать-то, повсюду управы и полиция.
– Тогда надо немедля ехать в город и нанимать хорошего адвоката!
– воскликнул Ионатан.
– Что же мы, дадим себя обобрать средь бела дня и заковать в кандалы?! Я так скажу: пусть на этот процесс уйдет хоть все наше имущество, правда должна быть на нашей стороне!
– Правда на нашей стороне, - расхохотался Паулус, - не видать нам больше этой правды. А то, что рощу вырубили, пока за мартышкой охотились, поля вытоптали — это не правда? Ох, крестное знамение, до сих пор в ушах треск падающих деревьев и визг пил, вжик и вжик! Какой нам еще правды! Мы теперь по уши виноваты, и ничего тут уже не поделаешь.
– Я не виноват!
– разозлено крикнул Ионатан, глядя на Нипернаади, который сидел на пороге и играл на каннеле. Парня раздражало уже одно то, что для Нипернаади их беда, как с гуся вода, знай себе тренькает на этой дурацкой игрушке, будто ничего не случилось.