Топ-модель

Валяев Сергей

– Ишь ты, ветеринары, - ворчал бармен, но решил не связываться с юными коневодками - мало ли чего: а вдруг где-то рядом бродят лягающие жеребцы?

... Пиво пенилось в стеклянных кружках, по цвету оно было желто, как расплавленное в воде солнце. Я и Танечка медленно тянули в себя это "солнце" и говорили обо всем. Было странно хорошо и приятно чувствовать, что нами перейдена некая невидимая граница.

Многие из нас торопились перейти эту границу между юностью и взрослой жизнью. Порой казалось, что время остановилось - и ты будешь вечным ребенком.

Ан нет! Наконец наступил этот долгожданный миг - ты имеешь полное право находиться среди незначительных и малоинтересные фигур взрослых и делать вид, что счастлив.

Нет-нет, я была счастлива тем обстоятельством, что сумела воплотить в жизнь свой первоначальный план.

Я - топ-модель. Я буду на неё учиться. У меня впереди потрясающая карьера, которая затмит карьеры многих мировых моделей. Я удачлива, красива, вечна и Бог меня любит.

Мы сидим с Танечкой, смакуем пиво и я слушаю всякие необыкновенные истории из жизни модельного бизнеса. Оказывается, у Танечки была подруга Элла, идеальная модель: ноги-руки и все остальное. За год она успела сделать умопомрачительную карьеру. И почему? Потому, что знала - счастье надо искать в Париже.

– В Париже?
– восхищаюсь я.

– Ага. Только был у неё жених Степа, - смеется Танечка.
– Шоферюга и простой, как колесо.

– И что?

– Вот с ним у неё были проблемы. Ревновал страшно, - и далее следует полуанекдотическая история о нашем доморощенном ваньке, который решил во что бы то ни стало "защитить" свою любимую от порочного мира моды и золотого тельца.

И пока Элла отбивалась от приехавшего из запыленной саранской тьмутаракани ревнивца, в столицу заявился знаменитый французский модельер по имени Жан.

Кутюрье оказался типичным представителем зажравшейся буржуазии: поджар, находчив и обходителен, как все портяшки. К доверчивым русским матрешкам. Нет, поведение импортного швеца отличалось безупречным поведением. До тех пор пока он не увидел Эллу на подиуме - увидел и потерял голову. Влюбился по-настоящему. Такое случается в прекрасных сказках. А, влюбившись, предложил Элле сумасшедший контракт со своей фирмой. Наша простая девушка была готова на все, даже без контракта. А тут - Степан, готовый придушить модного модельера голыми руками. Что делать?
– вечный вопрос для русского человека.

Между тем случился легкий фуршетик, куда наш Степан проник, как в тыл врага. Гений же французской жакетки от чувств-с понес полную ахинею, мол, парфенис при бель-де-меф обиганы анграуз апланте ля фам*, пытаясь поцеловать восторженную Эллочку в щечку. Потом, стараясь не привлекать общего внимания, тиснул в ручку юной ветреницы визитку, прошитую золотой ниткой.

* Набор слов, тарабарщина (Авт.)

И встреча состоялась - случайная, Степана и кутюрье. У входа в гостиницу "Метрополь". И не успела накрахмаленная французская манишка понять в чем дело, как оказалась в гостях - в русском и диком лесу. Как это случилось, недотепистый галл, толком так и не постигнул. Только что был людный сахарный дворик "Метрополя" с лейб-гвардейскими

швейцарами, и вот никакого доброжелательного пра-здника, лишь шишка на лбу, да озверевшие комары.

Бесхитростный Степан допустил ошибку, решив, что после этого Жан и близко не подойдет к Эллочке. Увы, любовь портняшки оказалась сильнее комариных укусов. Более того, наш простой парень за хулиганство международного масштаба получил два года и убыл кормить гнус на красивые северные болота. А Эллочка - в вечный и прекрасный Париж.

– Ну за любовь!
– смеемся мы с Танечкой.
– Кому-то везет!..

Мне хорошо, пиво пьянит и такое впечатление, что я уже в Париже. Эх, Париж-Париж!

К сожалению, это продолжается недолго. Все портит Танечка. Она предлагает мчать в некий спортивный зал, находящийся у черта на куличках Марьино. Я удивляюсь: зачем? Танечка заговорщически подмигивает: там, в Марьино, у неё есть знакомые ребята, хорошие такие массажисты. "Массажисты" - она произносит таким скверным и вульгарным тоном, что даже я догадываюсь, о каком массаже идет речь.

– Нет, спасибо, - говорю.
– Я не люблю "массаж".

– Ты что девочка?
– удивляется подруга, признаваясь, что честь свою потеряла ещё в классе седьмом.
– Ничего тогда не поняла, - смеется. Нажрались, попихались в подъезде, и больно не было.

– В подъезде?

– Ага. На последнем этаже. Ночью. Нормально. У мусоропровода. Там у нас культовое место. А чё?

Смотрю на подругу и понимаю, что по сравнению с ней я - святая. Мало того, что отгоняла мысли о подобных связях, так ещё решительно всего этого не хочу. Мне неинтересен "последний этаж" отношений...

– Ну ты, подруга, даешь, - говорит Танечка.
– Ты где жила?

– У моря.

– Хорошо сохранилась, - качает головой.
– Трудно тебе будет здесь.

– Почему?

– Тут моря нет.

"Я сама море", молчу.

Впрочем, хотя сейчас во мне безмятежность и покой, однако первые признаки надвигающей бури можно приметить опытным глазом. Я чувствую, что меня ждут большие волнения вплоть до девятибальных айвазовских штормов.

Я пока ещё не знаю, что по возвращению в столичную квартирку меня ждет странный неприятный телефонный звонок какого-то полубезумного ублюдка со странным дребезжащим голосом.

Я ещё верю, что мир вокруг меня красив. Как я сама.

2.

И снится мне странный и страшный сон: я иду по школьному сумрачному коридору - мне лет двенадцать. Я в чистенькой выглаженной форме, в белых гетрах, на голове огромный бант, похожий на легкомысленную глупую бабочку. Я получила "пять" по химии и чувствую себя прекрасно, и даже счастливо. Я так старалась учить этот трудный предмет, чтобы не огорчать маму... Учитель химии был строг и справедлив, за это его никто не любил. Он ходил по школе один и во время обеда украдкой ел бутерброды с "докторской" колбасой. Был нескладным, с печальными глазами побитой лошадки. Ходил в стоптанных туфлях, в мешковатых брюках с пузырями на коленях.