Топот бронзового коня
Шрифт:
– Это вы впадаете в ересь, утверждая подобное, - вдруг заговорила та самая незнакомка в чёрном.
– Иисус не человек, а Богочеловек, и Божественное в нём главенствует. Он не иудей и не эллин, ибо человеческая природа Христа не схожа с нашей. Посему, умерев, смог воскреснуть, не оставив могилы со своим прахом.
Все взглянули на неё удивлённо. А оратор, которому она возразила, иронично спросил:
– Кто ты, манихейка?
(Ортодоксы презрительно называли монофиситов
– Я не манихейка, - глядя исподлобья, отвечала девушка, - а такая же православная, как и вы. Наши споры не доктринальные, а сугубо метафизические.
Полемист рассмеялся:
– Ой ли, ой ли? Из-за этих споров патриархи уходят со своих престолов и дрожат троны автократоров. Где ты нахваталась учёных слов?
– Я не нахваталась, а была просвещена его высокопреосвященством владыкой Севиром в Александрии.
– А, так ты из Египта… Там оплот манихейства, всем известно.
– Как вы можете говорить такое, если сам василевс разделяет взгляды Севира? Если новый константинопольский патриарх с нами заодно?
– Их победа временна. Настоящее православие скоро победит.
– Ортодоксы не победят никогда, ибо исповедуют ложные теории.
Оппонент вознегодовал:
– Замолчи, несчастная. И вообще, как ты смеешь, женщина, возражать мужчинам? Наши споры - не для жидких женских мозгов.
Сузив губы, та проговорила:
– Пусть уж лучше жидкие, чем такие высохшие, кок ваши!
Неё захохотали, отдавая должное остроте её языка. Уязвлённый философ без конца петушился:
– Нет, вы слышали, слышали, как меня оскорбили? Просто неслыханная дерзость! Как она посмела? По таким тюрьма плачет!
Но монофиситы живо осадили его, и философу пришлось замолчать.
На неделю-другую Пётр потерял забавную египтянку, а спустя какое-то время неожиданно встретил у того же Царского портика, но не вечером, а в дневное время, покупавшую в книжной лавке небольшой папирусный свиток. Поклонившись, молодой человек сказал:
– Разрешите представиться: Пётр, сын Савватия, я служу по ведомству комита экскувитов. Слышал ваши речи на теософские темы и тогда обратил внимание.
Девушка взглянула на него живо, с некоторой долей кокетства, и в глазах цвета морской волны засверкали искорки. Но улыбка оказалась малообаятельна: тёмный, росший как-то криво верхний зуб-резец придавал её лицу некое зловещее выражение.
– Я на вас тогда обратила внимание тоже, - честно призналась александрийка.
– Почему вы по ходу спора были в стороне и не поддержали меня? Может, побоялись?
Он ответил прямо:
– Нет, чего бояться? Просто я не монофисит.
– Значит,
– Если вам угодно. Но скорее разделяю ваш первый тезис: все мы православные, и нюансы веры не должны нас разъединять.
– Помолчал и добавил: - Больше того скажу: все мы христиане и на этой почве не имеем права не объединиться с римским епископом. Римский епископ нам отец. И когда-нибудь станет нашим единым Папой. Папой всех - христиан бывшей и будущей Римской империи - от Индийского океана на востоке до Столбов Геркулеса на западе.
Хмыкнув, собеседница подпустила шпильку:
– О, да вы, сударь, фантазёр!
– Вы считаете?
– Прежней империи больше нет. И, боюсь, никогда не будет.
– Будет, будет, - он взмахнул сжатым кулаком.
– Просто должен явиться новый император, сильный, волевой, истинный помазанник Божий.
Ни основе христианства, на основе единой Церкви он сплотит все народы Рима.
– Где же этот сверхчеловек?
– Рано или поздно возникнет.
Вместе вышли из книжной лавки. Юноша сказал:
– Я вот вам представился, не хотите представиться и вы?
– Почему бы нет? С вашего позволения - Феодора.
– О, у вас соответствующее имя - «Богом данная». Что за свиток приобрели?
– Это сочинение Гайна, тоже александрийца - очень интересный теософ. Не читали?
– Отчего же, знаком. Больно агрессивен.
– Да уж, чересчур. Мой учитель Севир мне ближе.
– Значит, вы из Александрии…
– Не совсем… - Девушка помедлила.
– Родом из Антиохии сирийской. Мой отец - с Крита, мама - из Антиохии. А когда мне было около пяти лет от роду, вместе с родителями и сёстрами перебрались в Византий.
– Кто же ваш отец?
Феодора потупилась. Посмотрела на него как-то нерешительно:
А смеяться не станете?
– Отчего я должен смеяться?
– Люди мы не знатные, не аристократы…
– Да и я родом из дакийской деревни.
– Честно?
– Честно.
Вдохновившись подобным откровением, новая знакомая сообщила:
– Папа был смотрителем зверинца при ипподроме.
Пётр оценил:
– Неплохая должность.
– И довольно хлебная. Не такая, правда, как, допустим, у возничего на бегах, но мы жили сытно. К сожалению, длилось это мало.
– Почему?
– Папа простудился и умер. Мать сошлась с папиным помощником - думала, ему отдадут отцовское место. Но смотрителем сделали другого. Новый мамин муж оказался пьяницей, а когда напивался, бил её и нас - трёх девчонок. Старшей было девять, младшей - пять, а мне - семь.