Топот бронзового коня

Казовский Михаил Григорьевич

Иоанн был кругленьким пучеглазым человечком, лысоватым, несмотря на тридцать восемь своих лет, чрезвычайно подвижным и вечно потным; нижняя губа выдавалась вперёд, и поэтому злые языки называли его губошлёпом. Он умел работать, требовать с людей, вплоть до чрезвычайной жестокости, но умел и отдыхать - у себя в загородном дворце с молодыми рабынями и несметным количеством выпитого и съеденного; оргии порой продолжались сутками, но потом эпарх двора поднимался после сна с постели как ни в чём не бывало и с удвоенной энергией отдавался работе. И ещё

он был страшно суеверен, обращал внимание на приметы, предсказания и держал при себе целый сонм гадалок. Так одна из них в состоянии транса пробормотала: «Через двадцать лет ты наденешь одежды Августа». Иоанн истолковал данное пророчество как своё возможное восшествие на престол и лелеял эту мечту с вожделением. Стать Иоанном I на константинопольском троне сделалось его тайным навязчивым желанием.

Он увидел Юстиниана сидящим за столом, сплошь заваленным свитками. Император ночью был без головного убора и в простой хламиде без позументов; то и дело обмакивая перо в чернильницу, что-то быстро писал по-гречески. У Каппадокийца это вызвало удивление:

–  Вы по-гречески, а не на латыни, ваше величество?

Тот ответил не сразу, не желая прерывать мысль. Завершив фразу и поставив точку, поднял на товарища серые внимательные глаза.

–  Что, прости, я не слышал? А, на греческом? Да, на греческом. Почему мы должны писать документы на латыни, если все в обиходе говорят по-гречески?

–  Такова традиция. Юридические кодексы на латыни, медики пишут на латыни, мы считаем себя Романией, а Романия - это латынь.

–  Я не вижу противоречия. Мы - Романия и останемся Романией до скончания века, ибо восстановим империю в прежних её границах. Правовые термины, медицинские термины на латыни и будут. Для учёных людей нормально, но простой константинополец нас не понимает. Он не понимает царских указов, дремлет во время литургий на латыни. Разве это правильно?

–  Папа Римский с нашим патриархом будут против.

–  Поворчат, поворчат, а потом согласятся. Я ведь исапостол - ты забыл? Выше Церкви, выше всех земных учреждений. Мне никто возражать не смеет.

Иоанн вздохнул:

–  Я попробую.

Василевс рассмеялся, отшвырнул перо, заложил руки за голову, потянулся, выгибая затёкшую спину, и сказал:

–  Ну, попробуй, попробуй, губошлёп.

Подчинённый проглотил прозвище и заговорил сдержанно:

–  Снова о таможне. Ваше величество год назад распорядились упорядочить таможенный сбор - брать октаву со всех товаров, учредив таможни в основных гаванях - Иероне и Авидосе. Но торговцы в ответ на это подняли цены на товары. Из-за цен принялись роптать покупатели. Некоторые навикулярии - судовладельцы - в знак протеста обещают сжечь свои корабли. Может быть, ослабить таможенный гнёт?

Император нахмурился. Посмотрел на эпарха двора снизу вверх из-под сдвинутых сурово бровей:

–  Отступить? Слабость показать? Никогда.

–  Ваше величество, иногда тактически надо отступить, чтобы в результате выиграть стратегически.

Для чего спотыкаться на ровном месте? В данном случае отступление не слабость, а разумный компромисс.

–  Никогда, - повторил Юстиниан.
– Всех, кто недоволен, будем карать безжалостно. Недоимщиков - в тюрьмы. Истязать, подвергать страшным наказаниям, пыткам, чтобы запугать остальных. Никаких послаблений никому. Слышишь, Иоанн? Вся империя - как один отлаженный механизм. По-армейски чётко, без разговоров.

Выходец из Каппадокии покачал головой:

–  В идеале - да, но на практике такого не будет. Люди не гвардейцы, и заставить всех выполнять команды нельзя. Жизнь разнообразнее и сложнее… Уж кого-кого, а меня нельзя заподозрить в мягкости, я последнее отберу у налогоплательщика по закону; но и мне понятно: если перегнуть палку, то налогоплательщик либо помрёт (и тогда уже с него денег не возьмёшь), либо бросится на тебя с ножом (и тогда тебе, зарезанному, будет не до налогов). Надо соблюдать меру.

–  Замолчи, глупец, или мы поссоримся, - холодно сказал самодержец. Помолчав, спросил: - Есть ещё вопросы? Или у тебя все?

–  Нет, пока не все, - продолжал упрямиться Иоанн.
– Жалобы идут на Трибониана.

Удивлённый монарх воскликнул:

–  На Трибониана? Да какие же?

–  Выступая на процессах в суде, зачастую топит невинных и, наоборот, оправдывает преступников. За большую мзду. Выгородит любого, если тот хорошо заплатит.

–  Доказательства есть? Схвачен за руку?

–  За руку не схвачен, ибо все боятся связываться с любимчиком василевса и главой «Комиссии десяти» - Corpus Juris Civilis. Но коль скоро будет ваша воля, то расследование учинить можно.

У Юстиниана снова потемнели глаза:

–  Воли моей не будет. Доверяю Трибониану полностью. Как тебе, как, допустим, Велисарию или Нарсесу. И не допущу раздоров в наших рядах. Жалобщиков гнать. Непокорных - сечь. Понял или нет?

–  Совершенно, ваше величество.

–  Можешь быть свободен.

–  У меня ещё одно маленькое дельце.

Самодержец фыркнул:

–  Вот зануда, право! Никакого почтения к Божьему помазаннику. Говорят: ступай - а его не выгонишь!

–  Маленькое дельце, но важное.

–  Ладно, так и быть. Доложи.

–  Мне не нравится тот поэт аравийский - ул-Кайс. Больно уж пройдошист.

–  Ну и что?

–  Ходят слухи, что ему покровительствует… очень покровительствует… женская особа, приближенная к вашему величеству…

Устремив на него цепкий взгляд, император выпалил:

–  Кто же это?

Иоанн смешался:

–  Я не смею произнести…

–  Нет уж, говори, коли начал.

–  У меня отсохнет язык.

–  Феодора, что ли?

Тот согнулся в почтительном поклоне:

–  Не хотел огорчать… но упорные слухи… лучше вы узнаете от меня, чем со стороны…

Автократор поднялся, заложил руки за спину и прошёлся вдоль стола взад-вперёд. Снова посмотрел на Каппадокийца: