Тощий Мемед
Шрифт:
На небольшой полянке Уммет снова остановился и, переведя дыхание, сказал:
— Вот что. Из десяти деревень собрались вооруженные крестьяне: около тысячи человек. Вот уже два дня, как они вместе с жандармами разыскивают вас. Все перевернули, заглядывают во все щели. Если вы им попадетесь, разорвут на куски. Слыханное ли дело — поджечь большую деревню!.. Ну ладно, подожгли, но…
Уммет замолк.
— Что ж, если подожгли? — задыхаясь, спросил Мемед.
Уммет не ответил. Мемед повторил вопрос.
— Да ничего, — ответил Уммет. — Подожгли и все…
Уммет не знал,
— Подожгли деревню, — невольно вырвалось у него. — Но хоть этого подлеца вы убили?
— Он сгорел в доме Хусейна-аги.
— Вот здесь пещера. Сюда никто не придет. Спрячьтесь здесь, пока они не уйдут. Хромой Али сейчас в Деирменолуке. Завтра я принесу вам еду. Никуда не уходите отсюда.
Уммет подошел к пещере.
— Вот здесь, — сказал он. — Если жандармы найдут вас, не вздумайте бежать обратно на Чукурову. Там вас ждет смерть. При опасности поднимайтесь на вершину горы. Внизу течет река Кешиш. До свидания!
Уммет ушел, а друзья сели возле пещеры и быстро расправились с едой, которую он им оставил.
— Я пойду немного посплю. Когда захочешь спать, разбуди меня, — сказал Джаббар.
Мемед не ответил. В голове его снова мелькнул блеск желтой латуни…
Земля принадлежит тому, кто ее обрабатывает, думает Мемед. Жив или умер Абди-ага — все равно земля принадлежит крестьянам. Поросшая колючками земля охвачена бушующим пламенем. Огонь бежит по равнине, словно стремительный поток воды… Огненный вихрь мечется в темноте ночи… И так — десять, пятнадцать дней, месяц. Наконец огонь гаснет, колючки превращаются в черную золу, густо покрывающую землю. С равнины Дикенли доносятся песни. Крестьяне, идущие за плугом, теперь не раздирают ноги колючками… В деревне Деирменолук сыграют веселую свадьбу. Дурмуш Али спляшет на одной ноге, а другой ногой будет выделывать такие штучки, что все упадут со смеху. Если б Реджеп Чавуш знал об этом, он бы порадовался. Но он спит в зарослях Анаварзы.
Вдруг Мемеда охватил страх. Более тысячи вооруженных крестьян!.. Это немыслимо. Что они будут делать в горах? Сгорела деревня. Какое им дело до нее? Да еще рота жандармов! Не бойся, Мемед! Что ж, пусть будет так. Страх его рассеялся. Пусть их будет даже полторы, две тысячи, сколько угодно. Он не боится. У него больше трехсот патронов; ни один из них не пропадет даром. Он уверен в этом так же, как в том, что будет жить.
До самого утра Мемед думал обо всем этом. Из головы ни на минуту не выходила Хатче. Он представил себе тюрьму и в ней свою Хатче. Сердце его сжалось от боли. Сколько горя может вынести один человек! Мемед зло выругался.
Джаббар проснулся, когда солнце было уже высоко. Щурясь от яркого света, он спросил:
— Почему ты не разбудил меня?
— Мне не хотелось спать.
— Давай съедим по куску лаваша, и ты поспишь.
— Давай.
Джаббар принес узелок и развязал его. В узелке были зеленый лук и брынза. Положив их на лаваш, они скрутили трубочки и стали медленно есть. Потом подошли к роднику, бьющему из скалы, и жадно прильнули к воде.
— Я прилягу на солнце, —
— Ложись, — ответил Джаббар.
Мемед заснул сразу, как ребенок. Лицо его было спокойно, в нем было что-то детское. Когда он проснулся, солнце стояло прямо над головой. Было жарко. Мемед размялся, умылся родниковой водой и только тогда пришел в себя.
— Как бы этот Уммет не напакостил нам, — сказал Джаббар.
— Не напакостил?
— А кто его знает?
— Нет, он не сделает ничего плохого, не решится; но мы все равно уйдем отсюда. Пойдем в Деирменолук?
— А если попадем в ловушку?..
— Разбойники не попадают в ловушку, они сами заманивают в нее своих врагов.
— А может быть, мы все-таки подождем Уммета? — предложил Джаббар.
— Да, ты прав. Нельзя уходить, не сказав ему.
Спустя час внизу, о кустарнике, послышался треск.
Мемед и Джаббар укрылись за камни. Треск приближался. Наконец из-за деревьев показался Уммет. Увидев Мемеда и Джаббара, спрятавшихся за камнями, Уммет улыбнулся. Улыбнулся и Мемед.
— Они потеряли надежду найти вас, — сказал Уммет. — Я сказал им, что разбойники, которые вчера подожгли деревню на равнине Анаварза, не могут быть сегодня в горах Акарджа.
— Здорово ты их обвел вокруг пальца! — сказал Джаббар.
Уммет взял за руку Мемеда.
— Я полюбил тебя, как родного брата, — сказал он. — Ты очень хорошо сделал.
— С треском горело, — хвалился Джаббар.
Уммет молчал.
— Братец Уммет, как ты думаешь, а что, если земля будет принадлежать тому, кто на нем сеет? — спросил Мемед.
— О, это было бы очень хорошо.
— А если и волы, которыми крестьянин пашет, тоже будут его собственными?
— Ничего лучше не придумаешь.
— А хорошо ли будет, если поджечь колючки, а потом вспахать землю?
— Очень хорошо…
Джаббар взял узелок с хлебом, который принес Уммет, и привязал его к поясу.
— Счастливо оставаться, Уммет, — сказал Джаббар.
— Если придется трудно, вспомните обо мне, — сказал Уммет. — Я буду беречь вас, как родных братьев. Я тебя очень полюбил, Мемед. До свиданья!
Мемед, шедший впереди, остановился. Джаббар подошел к нему. Мемед сильно сжал руку Джаббара, в которой тот держал винтовку. Они долго смотрели друг другу в глаза.
— Эх, брат, — восторженно сказал Мемед, — я так рад, так рад, что мы решились на это…
XVII
Деревня Карадут раскинулась на берегу реки Джейхан. Возле деревни река разливается, словно озеро. Течение здесь слабое, кажется, что вода стоит на месте. Раз в десять-пятнадцать лет Джейхан меняет свое русло, оставляя после себя много ила. Вот почему эти районы Чукуровы плодороднее других. Самая дорогая земля здесь оправдывает себя.
Поместье, которое Али Сафа-бей недавно прибрал к рукам, граничило с землями деревни Карадут. Больше половины поместья досталось ему после ухода армян, другую половину он силой и хитростью захватил у крестьян деревни Карадут. Много лет длилась тяжба Али Сафы- бея с крестьянами. Дело нередко доходило до перестрелки.