Тощий Мемед
Шрифт:
— Сестра, — сказал Дурсун Доне, — ты оставайся. Если мы его найдем, приведем. Может, он сломал плуг или оглобли? Вот и боится вернуться. Ты не ходи. Мы его найдем и приведем. Иди домой, сестра.
— Благослови вас аллах! Не возвращайтесь без моего сына! Дядя Дурсун, надеюсь только на тебя. Не возвращайтесь без моего сына. Надеюсь только на тебя! Сын мой тебя очень любит, дядя Дурсун, — говорила Доне.
Женщина возвратилась домой.
Дурсун, Али и Осман скрылись в темноте. Ночь. Тишина. Слышится только шум удаляющихся шагов. Даже в темноте они легко находили дорогу. Они прошли маленькое каменистое поле и поднялись
— Странно! Что случилось с парнем? Куда он делся?
— Кто же знает… — отозвался Осман.
— Знаете, что мне говорил Мемед? — вступил Али. — Я, говорит, пойду в «ту деревню». Если даже меня убьют, я не останусь здесь.
— Уж не сбежал ли Мемед, не свалял ли такого дурака? — заметил Дурсун.
— Если он убежал, то молодец, — процедил сквозь зубы Али.
— Молодец, — поддержал его Осман.
— Наша жизнь хуже смерти, — добавил Али.
— Если бы мы смогли перебраться на Чукурову! — проговорил Осман.
— Чукурова близко, — сказал Дурсун. — Там есть деревня Юрегир. Я из этой деревни. Много нужно работать, но ты сам себе хозяин. Никто не вмешивается в твои дела. Обрабатывай себе землю. На ней родится прекрасный хлопок. Соберешь его. За одно окка [7] — десять курушей [8] . За лето заработаешь в пять раз больше, чем у Абди-аги за целый год. Есть там город, город Адана. Из чистого стекла. Светится и днем и ночью. Словно солнце. Гуляй в свое удовольствие. Дороги между домами (их называют улицами), как стекло, — вылизаны до блеска. Поезда приходят и уходят. По морю плывут пароходы, огромные — целые деревни. Они идут во все концы света и горят, как солнце, прямо утопают в огнях. Раз увидишь — глаз не оторвешь. Денег на Чукурове полным- полно. Всем хватит, только работай.
7
Окка — мера веса, около 1,3 кг. — Прим, перев.
8
Куруш — пиастр, 1/100 турецкой лиры. — Прим, перев.
— Как велик мир! — неожиданно проговорил Осман.
— Ве-ли-и-ик, — протянул Дурсун.
Они поднялись, а Дурсун все еще рассказывал о своей деревне.
Пройдя скалы, они попали в заросли колючек. Колючки цеплялись за ноги, больно кусали.
— Вот здесь, на этом поле, работал Мемед, — сказал Осман.
— Не знаю, это вы должны знать, — ответил Дурсун.
— Вот здесь, — подтвердил Али, который шел справа.
— Здесь? — удивился Дурсун.
— Конечно, здесь. Разве не слышишь, как пахнет вспаханной землей.
Дурсун остановился. Глубоко вдохнул воздух.
— Верно.
— Нога моя попала в борозду, — крикнул шедший впереди Осман.
— И моя тоже, — сказал Али.
— Подождите меня. Я тоже пойду, — крикнул Дурсун.
Они остановились. Дурсун догнал их.
— Сейчас отыщем место, где он пахал, — сказал Дурсун. — Что вы скажете?
— Пустяки, мы найдем, —
— Послушай, я уже озяб, — сказал Али.
— Сейчас найдем его, и тогда уж… — успокаивал его Дурсун.
Вдруг Осман закричал:
— Борозды, которые он вспахал вчера, так и остались. Сегодня он не пахал.
Али попробовал борозду ногой, обошел несколько раз вспаханное поле.
— Да, сегодня Мемед не пахал. Это старые борозды.
— Как бы ему не влетело… — с сочувствием сказал Дурсун.
— Ничего с ним не случится, он брат самого шайтана. Ничего не случится… — сказал Осман.
— Дядя Дурсун, вы же его знаете! Разве с ним может что случиться? — закричал Али.
— Пошли аллах, чтобы все было хорошо. Мемед — хороший мальчик, сирота, — сказал Дурсун.
Они сели посреди вспаханного поля. Осман набрал хворосту. Пока Али и Дурсун разговаривали, он разжег костер. Все пододвинулись к огню. Начали строить всякие догадки. Мальчику могло стать плохо, его мог унести бешеный волк, мог отобрать быков какой-нибудь вор. И мало ли что еще могло случиться…
Пламя озаряло лицо Дурсуна, оно становилось медно- красным, и едва заметная улыбка пробегала по губам. Костер догорел, па его месте, словно глаза кошки, светилось несколько угольков. Всем троим стало грустно. Али затянул песню. Она печально звучала в ночной тишине:
У порога чиню я телегу чуть свет,
На душе тяжело, там тоски моей след,
Книги мне принеси, чтоб я душу отвел,
Кто б пи шел тут, тебе лишь скажу я: «Привет!» [9]
Они продрогли. Осман набрал хворосту и снова развел костер. Дурсун и Али поднялись и тоже стали собирать хворост. Они набросали большую кучу около костра.
— Ну, что же мы будем делать? — спросил Осман.
9
Стихи даются о переводе М. Павловой
— Если мы вернемся в деревню с пустыми руками, — сказал Дурсун, — Абди-ага поднимет шум, раскричится. Лучше всего переночевать здесь. Утром еще поищем. Найдем его во что бы то ни стало.
— Мемеда нам теперь не найти. Он пошел в «ту деревню». «Где та деревня?» — этот вопрос не сходил у него с языка, — сказал Али.
Дурсун засмеялся.
Али оставили следить за костром. Остальные улеглись спать. Али не отрывал взгляда от пламени. Потом поднял голову и стал смотреть в темноту, думая про себя: «Мемед ушел. Пусть идет. Он поступил правильно. Он ушел в стеклянный город. Ушел на теплые земли Юрегира. Пусть идет. Он поступил правильно».
Проснулся Осман, теперь он стал поддерживать огонь. Подложив под голову кусок дерна, Али сказал, обращаясь к Осману:
— Он ушел туда, так ведь, Осман? Мемед ушел туда. Туда, куда говорил Дурсун.
— Туда… — ответил Осман.
На рассвете они проснулись. Небо на востоке становилось красным. Облака окаймляла золотистая нить. Вскоре облака начали белеть. Поднялся легкий ветерок. Прохладный воздух приятно освежал. Они уже могли различить, что делается вокруг. За вспаханным полем заросли колючек тянулись до самого горизонта.