Тощий Мемед
Шрифт:
— Эй, ты! Что тебе здесь нужно? — крикнул старик.
— Дядя, я буду у тебя пастухом. Буду пахать. Я вам буду все делать, дядя, — послышалось из темноты.
Старик взял мальчика за руку:
— Заходи, а там видно будет.
Дул легкий северный ветер. Мемед сильно дрожал.
— Подбрось дров в очаг, — сказал старик, обращаясь к жене. — Мальчика знобит.
— Кто он? — удивленно спросила жена.
— Божий гость.
— Таких гостей я еще не видела, — улыбаясь, ответила жена.
— Тогда посмотри!
Женщина
Мальчик прижался к стене около очага. У него была большая голова. Прямые, выгоревшие на солнце, порыжевшие волосы прядями спадали на лоб. На маленьком сухоньком лице — большие карие глаза. Тело покрывал загар. На вид ему можно было дать лет одиннадцать. Из закатанных до колен штанов, изодранных о колючки, торчали голые, покрытые царапинами ноги. Он был бос.
Огонь в очаге разгорелся, но мальчик все еще дрожал.
— Сынок, ты голоден. Сейчас налью тебе похлебки, поешь, — сказала старуха.
— Поем, — ответил мальчик.
— Вот и согреешься.
— Тогда и озноб пройдет, — сказал мальчик.
Старуха подошла к очагу и налила из большого медного котла в луженую миску похлебки. Мемед не отрываясь смотрел на котел с похлебкой, из которого поднимался пар.
Она поставила перед ним миску и подала деревянную ложку.
— Ешь живее! — подбодрила старуха.
— Я сейчас, — ответил мальчик.
— Не торопись, обожжешься, — предупредил старик.
— Ничего.
Мальчик улыбался. Старик тоже улыбался. Старуха не обращала на них внимания.
— Вот поел наш молодец, и озноб сразу прошел, — улыбаясь, сказал старик.
— Да-да, — подтвердил мальчик.
Старуха тоже улыбнулась.
Очаг был чисто обмазан глиной. Крыша была земляная. Пол устлан ветками. Закопченный за долгие годы потолок стал совсем черным и блестел. Дом разделялся перегородкой на две части, одна из которых служила хлевом. Через приоткрытую дверь в комнату шел теплый влажный воздух. Пахло навозом, соломой, свежими ветками.
Из-за перегородки вышли сын старика, невестка и дочь. Мальчик посмотрел на них радостно и дружелюбно.
— Скажи же нашему гостю «добро пожаловать», — обратился старик к сыну.
— Добро пожаловать, братец, как поживаешь? — серьезно спросил сын.
— Благодарю, хорошо, — в тон ему ответил Мемед.
— Добро пожаловать, — приветствовали гостя дочь и невестка.
Тем временем дрова в очаге прогорели, ярко пламенели угли. Мальчик, засунув руки за пазуху, съежился. Старик сел возле него. Яркий свет очага отбрасывал странные тени. Глядя на эти тени, старик, казалось, догадывался, о чем думал Мемед. Старик уставился на язычки пламени, которые перемещались с места на место. Когда он отрывал от них взгляд, его продолговатое доброе лицо озаряла улыбка. Борода у старика была белая, круглая. Его загорелый лоб, щеки и шея блестели, как медь в отсветах пламени.
Вдруг,
— Сынок, а как твое имя? Ты нам не сказал.
— Меня зовут Тощий Мемед…
И тут же, как будто раскаявшись в своих словах, мальчик прикусил нижнюю губу и стыдливо наклонил голову. Он забыл, что, когда шел по дороге, хотел назваться Черным Мыстыком. «Пусть! — подумал он. — Что такое Черный Мыстык, когда у меня есть настоящее, свое имя? К чему мне скрывать его? Кто меня увидит здесь, в этой деревне?»
— Накрывайте к ужину, — сказал старик невестке.
Расставили миски. Вся семья и Тощий Мемед сели за стол. Во время еды никто не проронил ни слова. После ужина в очаг подбросили еще охапку дров. Старик принес большое полено и положил его в самую середину. Языки пламени охватили его со всех сторон. Старику это доставляло огромное удовольствие. Старуха нагнулась и тихо шепнула ему:
— Сулейман, где постелить мальчику?
Тот улыбнулся своей приятной улыбкой и сказал:
— В кормушке большого коня… А где же еще? Нес нами же вместе… Кто знает, откуда пришел наш дорогой гость.
Старик повернулся к Мемеду. Мальчика разморило от тепла, он дремал.
— Спать хочется? — спросил, улыбаясь, старик,
Мемед вздрогнул:
— Нет, совсем не хочется…
Сулейман заглянул мальчику в глаза и сказал:
— Послушай, Тощий Мемед, ты не говоришь нам, откуда идешь и куда.
Тощий Мемед протер сонные глаза и сказал:
— Я иду из деревни Деирменолук в ту деревню.
— Деирменолук мы знаем, а что такое «та деревня»? — спросил Сулейман.
— Деревня Дурсуна, — нимало не смутившись, пояснил Мемед.
— Какого Дурсуна? — допытывался Сулейман.
— Ты знаешь Абди-агу… — проговорил мальчик и замолчал. Глаза его были устремлены в одну точку.
— Ну, и что дальше? — протянул Сулейман.
— Это наш ага. Дурсун — его батрак. Он пашет. Он пашет землю Абди-аги. Тот самый Дурсун.
Глаза его заблестели. На минуту остановившись, Мемед продолжал:
— Недавно он поймал соколенка… Теперь, дядя, вспоминаешь, кто?
— Да, вспомнил. Ну и что?
— Вот в его деревню я и иду. Дурсун мне сказал: «У нас в деревне детей не бьют. Их не заставляют пахать. Колючки не растут на наших полях». Вот я и иду туда.
— Но как же называется эта деревня? Разве Дурсун тебе не сказал?
Мемед замолк. Засунув палец в рот, он долго думал. Потом проговорил:
— Дурсун мне не сказал.
— Странно.
— Да-а-а, странно, — повторил Мемед. — Мы с Дурсуном вместе пахали. Он сел на камень и говорит: «Ах, если бы ты побывал в нашей деревне! Камней на полях нет, они глубоко в земле. Там и море, и сосновый бор. Человек по морю может попасть куда захочет». Дурсун удрал оттуда. Он мне сказал, чтобы я никому не говорил, что он оттуда удрал. Я даже матери не сказал об этом.