Тоскливый Запад [=Сиротливый Запад]
Шрифт:
Коулмэн (из своей запертой комнаты): Ты видишь букву «V» на его плите, батюшка? Ты думаешь, это означает «Вэлин»? Вовсе нет. Это сокращение от слова «virgin», то есть «девственница».
Вэлин: Что за чёрт…?
Коулмэн: «V» означает «девственница», ах — ах.
Вэлин: И это говоришь мне ты — самый главный девственник?
Коулмэн: «V» означает «девственница Вэлин».
Вэлин: Ты самый главный девственник, чтоб ты сдох! И не подслушивай за дверью!
Коулмэн:
ВЭЛИН снова осматривает плиту. ВЭЛШ чуть не плачет.
Вэлин (о плите): Нет, я думаю, плита в порядке, так…
Уэлш: Смотрите: я пришёл к вам…и вы ругайтесь. Достаточно справедливо будет сказать, что вы двое постоянно только и делайте что бранитесь. Вы никогда не изменитесь. Я достаточно много раз пытался…
Вэлин: Ты плачешь, батюшка или у тебя простуда? Да, это простуда…
Уэлш: Нет, я плачу.
Вэлин: Такого я никогда не видел.
Уэлш: Потому что я прихожу и говорю вам, что человек только что пошёл и убил себя, парень с которым вы ходили в школу…с которым росли вместе…парень, который слова плохого никогда ни о ком не сказал и который старался как можно лучше служить своим согражданам каждый день своей жизни…и я говорю вам, что он утопился, а это ужасная смерть, вы даже глазом не моргнули… вы не только глазом не моргнули, так вы ещё и препирайтесь о чипсах и плитах к тому же!
Вэлин: Я моргнул.
Уэлш: Что-то я не заметил!
Вэлин: Я сильно моргнул.
Уэлш: Однако я не заметил ни чуть!
Вэлин (пауза): Но это хорошая плита, не так ли, батюшка?
УЭЛШ кладёт свою голову в свои руки. ВЭЛИН идёт к плите.
Вэлин: Я её подключил лишь вчера. Она до сих пор пахнет новизной. Коулмэну вообще запрещено прикасаться к ней, так как Коулмэн не вложил в неё ни гроша, так как у Коулмэна нет ни гроша, чтобы вложить в неё. (Поднимает три пенса). У него есть три пенса, но этого мало, чтобы вложить в плиту. Слишком мало. Он бросил эти три пенса только что в мою голову, знаешь ли ты об этом? (Поняв в чём дело, со злостью). И если у него нет денег и он не путался с Гёлин, откуда, чёрт возьми, взялся этот самогон?! Коулмэн…!
Уэлш (кричит): Вэлин, ты конченая скотина, вот ты кто!!
Вэлин: Что? А, да, бедный Томас.
ВЭЛИН склоняет голову в притворном сочувствии.
Уэлш (пауза. Говорит печально, стоя): Я пришёл за вами, чтобы вы пошли к озеру со мной принести тело бедного Тома в его дом. Поможете вы, нет?
Вэлин: Я помогу, батюшка, я помогу.
Уэлш (пауза):
УЭЛШ выходит, качая головой.
Вэлин (вслед Уэлшу): Я уверен, в этом нет твоей вины, батюшка. Не впадай опять в сентиментальность! (Пауза). Коулмэн? Я ухожу к…
Коулмэн (из-за запертой двери своей комнаты): Я слышал.
Вэлин: Так ты идешь?
Коулмэн (из-за двери): Даже и не подумаю. Таскать по округе мёртвого полисмена? Того самого полисмена, который смеялся надо мной, когда я отжимался от пола на физкультуре [в школе]? Да ни за что.
Вэлин: Ты очень злопамятный. Да в любом случае, Отцу Уэлшу нужна помощь сильных мужчин, а не девственных долбанных гомиков, которые даже не могли бы заплатить пьяной обезьяне, чтобы поприставать к ней.
ВЭЛИН быстро выходит. КОУЛМЭН стремительно входит в комнату, чтобы убедиться, что он ушёл. Он идёт к двери и стоит там, раздумывая и осматривая комнату. Его взгляд падает на плиту. Он берёт спички и открывает дверцу плиты.
Коулмэн: Девственный долбанный гомик, да? А не включить ли нам теперь газ на полную мощность без всякой причины? Я думаю да.
Он зажигает плиту, добавляет подачу газа, закрывает дверцу и уходит в свою комнату. Через несколько секунд он возвращается и осматривает комнату.
Без всякой причины, а?
Он берёт из шкафа большую металлическую кастрюлю, кладёт в неё все статуэтки с полки и ставит кастрюлю в духовку, после чего закрывает дверцу.
Теперь мы посмотрим, кто из нас девственный педик, который не мог бы даже заплатить обезьяне, чтобы она переспала с ним. Теперь мы посмотрим.
Он надевает куртку, расчёсывает свои неопрятные волосы пятернёй в течение двух секунд и выходит через входную дверь.
Свет гаснет.
Сцена третья
Через несколько часов входят ВЭЛИН и УЭЛШ, немного выпившие. ВЭЛИН достаёт бутылку самогона из железной банки и наливает себе стакан. УЭЛШ смотрит на этот стакан некоторое время.
Вэлин: Это было ужасно, а?
Уэлш: Кошмар. Да, просто кошмар. И я ничего не мог сказать им. Ничего.
Вэлин: Да и что можно было им сказать? Они хотели услышать только одно: «Ваш сын жив». И эти слова не утешили бы их, когда его тело лежит в их гостиной и с него капает вода.