Тот, кто не спит

Щепетнов Евгений Владимирович

– .Форма у вас хорошая. В городе брали?

Петров провел рукой по мешковато сидящей, немного запылившейся гимнастерке. На два размера больше. Как и задумано.

– Точно. Старые запасы распродавали, я и ухватил. Хлопок, немаркая, цена малая.

– Я своему тоже взять хотела, у нас записывались, а он отказался. Смешная, говорит. А чего смешного?
– она оглядела Петрова. Фуражка со звездочкой, гимнастерка, ремень, галифе, сапоги. Эхо минувшей войны. Реализация невостребованных товаров по социально доступным ценам. Дележ наследства империй.

– Ничего смешного, -

подтвердил Петров.
– Форма офицерская, пошив сорок восьмого года, проветрил - и носи на здоровье. Практично и удобно.

– В сапогах не тяжко ходить?

– Отличная вещь - сапоги, не кроссовки сопливые. Опять же офицерские, легкие, - он притопнул ногой.
– И формы три комплекта взял, две летние и одну зимнюю, полушерстяную, шинель и две пары сапог. Хотел больше, да не дали.

Рюкзак пал на спину рысью, мягко. Сиди-сиди, покатаю захребетника.

– Хутор Ветряк на север, верно?
– компас откинутой крышечкой пустил зайчика в другое, затворенное окно и высветил кусок гнутой блестящей трубы. Спинка кровати с никелированными шарами.

– Мимо конторы пройдете, там тропочка есть, прямо-прямо до хутора доведет, - не провожая, хозяйка нырнула в дом.

Петров накинул крючок. Штакетины шершавые, занозистые.

Контора - кирпичный одноэтажный домик, крашенный зеленой краской, полопавшейся и свисавшей лохмотьями. Золушка после полуночи. А иного времени у нее и не было.

Небольшая железная мачта, оборванный тросик спутанным клубком валялся в стороне.

Табличка у мачты: Наши маяки и рамка, в которую поместилась бы фотография девять на двенадцать, но никто не потрудился ее вставить.

Перевелись маяки. Вымерли. Как без них в бурном море?

Петров потрогал колесики блока. Приржавели намертво.

Дорога привела к самому крылечку конторы.

Окна тоже - нараспашку, и та же марля вместо занавесок.

Изнутри - редкие удары пишущей машинки.

Петров отвел краешек марли,

В профиль к нему за столом над клавиатурой огромной Листвицы колдовала тучная блондинка, давно, впрочем, не крашенная, а глубже, у стены, писала в толстую книгу другая, близняшка первой - те же формы, то же платье, только волосы подлиннее.

Остальные столы пустые.

Сидевшая за машинкой, наконец, заметила его:

– Гражданин, вам кого?

– Мне? Почтовый ящик, письмецо опустить.

– Ящик сбоку на стене. Почта у нас по четвергам бывает, раз в неделю, раньше не отправят.

– Четверг - хорошо, завтра.

– Ой, правда. Как быстро время летит, Зина. Близняшка оторвалась от писания:

– Вы к нам по делу?

– Не в окошко бы говорил, кабы по делу, - рассудительно заметила машинистка.

– Мимоходом я, - подтвердил и Петров.
– Путешествую по кондовой России. А чего это вас, девчата, всего две?

– Заведующий на совещании в районе, Клавка в декретном, Нинка тоже, а Мария Ефимовна в больнице на операции, - машинистка подула на указательные пальцы, - Устала.

– Вы, значит, для удовольствия сюда забрели?
– Зина казалась суше, строже машинистки.

– И сюда, и дальше пойду.

– Отпускник, наверное?

–

Так точно.

– А мы на работе, между прочим.

– Намек понял, исчезаю. Скажите, на хутор Ветряк по этой тропинке идти?

– Правильно, - Зина повнимательнее всмотрелась в Петрова.

– Вы бабы Ани сын или внук будете?
– машинистка общалась с Петровым охотнее товарки. Ясненько, пальчики свободные, а у Зины безымянный отягчен шестью, а то и семью граммами высокопробного золота: кольцо-бочонок на треть фаланги.

– Нет, просто ориентир. Я в Курносовку пробираюсь.

– Жаль, - огорчилась машинистка.
– Она ждет-ждет, когда за ней родные приедут. Тяжко ей.

– Нет, - повторил Петров и, отпустив занавесь, двинул вдоль стены. За обнаженным из-под штукатурки углом и правда прикреплен был почтовый ящик, синий, с красивым, хотя и облезшим немного гербом. Рядом - плакатик. На грубой желтой бумаге. Обезвредить преступников. Он вчитался. Разыскивается банда, три человека, описание, приметы… Немедленно сообщить в ближайшее отделение… За информацию, ведущую к поимке - вознаграждение. Фотографий нет.

Петров достал из кармана гимнастерки сложенный пополам конверт, перегнул, расправляя, и опустил в щель. Письмо упало, слышно ударясь о дно. Одно.

Каламбур не веселил.

Деревня Глушица. По данным переписи, бестолковым и путанным, где человек считался дважды - и как житель деревни, и как колхозник к-за Победа, - деревня насчитывала семьдесят шесть человек обоего пола. За пять прошедших лет не уполовинилось бы населеньице-то. Нинка да Клаша - надежа наша.

На хутор Ветряк вела не тропа - аллея. Старые ветлы, растущие уже книзу, стволы толстые, узловатые, с огромными дуплами, частью и обломленные, торчали к небу иззубренными стволами разорвавшихся гаубиц, из больших превращенные в дряхлые.

Тропка бежала по левому краю аллеи, а правый порос терновником, заползавшим до середины просвета. Петров набрал пригоршню ягод и ел - по одной на каждый десяток шагов, потом - полсотни, а потом и всю сотню. Ягоды, покрытые сизой патиной, вязали рот. Молчание - золото.

Уродился терн, однако.

Солнце поднялось выше и, хотя деревья прикрывали тропу коротенькой тенью, стало жарко. Время большого привала.

Он выбрал тень погуще, снял рюкзак, вытащил камуфляжное полотно, постелил на траву. Сапоги, не купленные, конечно, а заказанные, тачал ас из асов, дороже мотоцикла - в сторону, портянки - на ветки куста, ремни, гимнастерку, галифе - все долой.

Навернув на себя теплую сторону подстилки, он уснул.

2

Разбитость, слабость, дрожание мыслей - эти обыкновенные последствия дневного сна отсутствовали. Приятно. Но сколько долгих, долгих тренировок понадобилось. За то же время можно выучить китайский язык, северный диалект или пройти полный курс школы игры на аккордеоне - увы, увы, не быть ему всегда желанным в любой компании, как уверяла реклама самоучителя. Большая растрепанная книжка, мягкая обложка - блондинка с пальчиками, зависшими над клавишами Вельтмейстера. Валяется где-нибудь на антресолях в коробках нераспакованных вещей.