Товарищи (сборник)
Шрифт:
Все также ночами горящие скирды озаряли дороги и белое бездорожье. Луговой ловил себя на том, что иногда засыпает в машине или в седле. В сопровождении Остапчука он объезжал двигавшиеся по снежной целине эскадроны, переправлял застрявшие на разбитых мостах через мелководные степные речушки орудия, подстегивал обозы.
Еще не присыпало снегом оспин на склонах изрытых артиллерией степных высот, веяло гарью от подернувшихся окалиной сожженных машин, а законы войны на этой только что отвоеванной земле уже уступали место другим. По
Поравнявшись с одной из подвод, Луговой услышал обрывки разговора. Старик, с рыжими усами и бородой, ехал на возу. Другой, помоложе, о красным от мороза лицом, шел рядом, широко ступая обутыми в валенки ногами по хрусткому снегу.
— А второе поле под пшеницу отдадим, — выпуская изо рта клубы пара, говорил рыжий старик.
— Рожь там уродит, Степан Петрович, а пшеницу надо сеять за Черной балкой.
— Что же это за севооборот? Каждый год за Черной балкой, — загорячился старик. — Так на нее жужелица или еще какая пакость нападет. — Спрыгнув с подводы, он пошел рядом со своим спутником, размахивая руками.
Уже отъехав далеко, Луговой слышал, как они все еще продолжают пререкаться: «Какая же там супесь?» — «Это как собрание решит», — долетало до него. «Еще, может быть, и земля за той Черной балкой не отбита, а они уже готовы из-за нее подраться», — улыбаясь, подумал Луговой.
Казак-ездовой зазывал к себе молодую женщину, которая брела вдоль обоза в серой шали и в стеганой ватной кофте, с трудом вытаскивая из глубокого снега ноги.
— Погляди, как у меня. Печка! — Он отворачивал край прикрывающего бричку брезента.
Женщина отказывалась, оглядываясь на других женщин, тянувшихся гуськом рядом с колхозным обозом. Но в ее фигуре и во взглядах, которые она бросала на ездового из-под заиндевелой шали, выражалось колебание. А встречный ветер сек в лицо снегом.
— Скорее же! — ощеряя в улыбке белозубый рот, поощрял ездовой.
Женщина еще раз оглянулась на обоз и быстрыми шагами направилась к бричке.
— Давно бы так, — проговорил ездовой, подсаживая ее под локоть в бричку.
Некоторое время он шел рядом с бричкой и потом со словами «а вдвоем еще теплое» тоже скрылся под брезентом. В ответ из-под брезента послышался негромкий смех.
Ехали верховые, проносились на прицепах и в конских упряжках пушки, громыхая по мерзлой земле. Вдоль улиц темнели сады.
Проезжая через центр хутора, Луговой направил лошадь к колодцу. Женщина в съехавшем на плечи зеленом платке вытаскивала из колодца ведро с водой.
— Ведро у вас чистое? — спросил Луговой.
— Чистое.
— А из чего бы лошадь напоить?
— Поите из него, — быстро сказала женщина, поставив ведро на землю.
Пока лошадь пила, Луговой спрашивал:
— Давно
— Часа два назад, — поправляя платок, отвечала женщина.
— На север?
— Нет, туда. — Женщина махнула рукой на восток. «Странно, — отъезжая от колодца, думал Луговой, — с какой стати на восток? Если отступать, то или на север, к Ростову, или на запад, к Тамани. А на восток — это непонятно».
Отыскав начальника штаба полка Синцова, он приказал:
— Усилить боевое охранение.
— Лишние предосторожности, — улыбнулся Синцов. — Они мечтают только о том, как бы ноги унести.
— Никогда не надо думать, что они глупее нас с вами, капитан Синцов, — сказал Луговой.
В полк приехал Рожков. Сняв с головы серую папаху, ладонью сбил с нее снег.
— Как идем! Но ты, Луговой, отстаешь…
— Смущает, что они уходят без боя на восток, — сказал Луговой.
— Пусть идут хоть к черту на рога! Вперед и вперед! — Рожков постучал каблуком по твердой, закованной стужей земле: — Слышишь, уже по донской идем. — И, закрывая за собой дверцу машины, повторил: — Только вперед! Смотри как бы другие не обогнали твой полк.
Тишина… Не вздохнет в отдалении гаубица, не расколет морозный воздух выстрел. Милованов напряженно прислушивался, вызвал начальника штаба:
— Что нового от Рожкова? Как идет?
— Без задержки. Противник не принимает боя.
— Это меня и беспокоит. Передать Мирошниченко, чтобы выдвинулся в район хуторов. Пусть будет готов поддержать Рожкова. От Рожкова требовать донесения каждые полчаса.
Над черными массивами нескончаемых садов вставал ослепительно яркий круг солнца. В розовых облаках испарений стояли сады.
— Начальника разведки! — бросил адъютанту Милованов.
Через минуту в приоткрывшуюся дверь просунулась черная курчавая шапка и потом уже вся фигура человека в накинутой на плечи бурке. На бурке искрились снежинки. Выпростав из-под нее руку, вошедший поднес ее к шапке.
— Старший лейтенант Жук по вашему приказанию, товарищ гвардии… — начал он звучным с мороза голосом.
— Карта с обстановкой? — перебил его Милованов.
— При мне. — Жук пошевелил рукой под буркой.
— Докладывайте.
Пока Жук раздевался, он, заложив за спину руки, следил за ним довольными глазами. Новый начальник разведки с каждым днем нравился ему все больше. В походе всегда подтянут, гимнастерка чистая, подшит свежий подворотничок, тщательно выбрит. И сапоги блестят так, словно шел он сюда по паркету.
Сняв бурку, Жук раскладывал на столе свою карту. Руки у него вздрагивали. Откровенно признаться, он все еще трусил. Никак не мог привыкнуть к своему новому положению начальника разведки. Одно дело сходить во главе разведчиков в поиск, самому взять языка, другое — докладывать об обстановке. Притом не в масштабе полка, а в масштабе целого корпуса.