Трафальгар. Люди, сражение, шторм
Шрифт:
В понедельник, через неделю после битвы, он передал сообщение для маркиза в руки капитана фрегата «Сириус» Уильяма Проуза, который уже находился неподалеку от входа в порт. Подняв флаг перемирия, «Сириус» спустил шлюпку на входе в гавань, затем немедленно отошел на прежнее место. Проуз медленно вошел в гавань, внимательно осматривая Кадисскую бухту по мере приближения. Одноногий командир фрегата, который поступил на службу в военно-морской флот в должности матроса 1-й статьи более тридцати лет назад, поужинал с Соланой и остался на ночь у Джеймса Даффа, британского консула.
Солана ответил на следующее утро, пообещав вернуть тех англичан, которые были захвачены в плен или выброшены на берег на потерпевших бедствие призах. Он напомнил Коллингвуду, что механизм
Когда французские фрегаты и бриг стали возвращаться, Проуз украдкой передал Коллингвуду обнадеживающий отчет об оставшихся силах противника. Он насчитал на плаву тринадцать линейных кораблей, четыре фрегата, три брига и корвет. Но из тринадцати линейных кораблей только у двух были все мачты, а остальные были либо слишком сильно повреждены для вылазки, либо явно не готовы к немедленной боевой службе. Фрэнсис Остин в своем письме Мэри Гибсон отметил суждения британских офицеров: "Большинство из них потеряли почти все свои мачты и настолько полностью выведены из строя, что зимой они не смогут быть снова готовы к службе".
Наконец-то Коллингвуд смог немного расслабиться. В воскресенье барометр упал, но теперь снова неуклонно поднимался. Он отправил капитана Хоупа с «Дефенсом» и «Сан-Ильдефонсо» в Гибралтар, за которым последовал «Полифем», буксирующий французский «Свифтсюр». На следующий день прибытие адмирала Томаса Луиса с четырьмя мощными кораблями и тремя судами поменьше еще больше ослабило давление на нового командующего. Было немного досадно, что, не зная о действовавшем тогда перемирии, Луис немедленно попытался захватить «Аргонавт», который нес караульную службу у входа в порт. Согласно записям в шканечном журнале «Канопуса»: "При выполнении разведки положения вражеского корабля было решено, что вывести его при таком ветре невозможно, и что не стоит рисковать выходом из строя одного из кораблей эскадры в попытке уничтожить врага. Выяснилось, что он быстро подтягивается на якоре внутрь бухты, и у него, видимо, была большая длина каната. Береговые батареи выпустили по нам несколько ядер".
В тот день капитан Генри Блэквуд на «Эвриале» вошел в бухту, чтобы доставить Солане второе сообщение от Коллингвуда, в котором спрашивалось, может ли каждый британский корабль по очереди заходить в гавань, чтобы высаживать испанских пленных, и обсудить статус адмирала Алавы, который, сбежав, не считал себя военнопленным. Мичман Геркулес Робинсон сопровождал Блэквуда и вспоминал, как испанские зрители восхищались элегантной внешностью капитана, когда они поднимались по Аламеде к дому губернатора. Он также сохранил яркие воспоминания об ужине с Соланой, который закончился незабываемо сочным ананасом и десертным хересом. Робинсон и Блэквуд переночевали на берегу в доме консула Джеймса Даффа.
Из их разговора до населения Кадиса просочились некоторые более или менее достоверные новости. Они узнали, что, по крайней мере, часть британского флота выдержала шторм и что «Сантисима-Тринидад» и «Сан-Ильдефонсо» были захвачены, а не потоплены. Блэквуд и Робинсон подтвердили, что Объединенный флот оказал упорное сопротивление и что Нельсон был убит. Проуз сообщил из личных наблюдений, что бригадир Хосе де Варгас, капитан «Сан-Ильдефонсо» был жив, но ранен, но никто из британских офицеров, которые посещали Кадис, не имел сведений о других кораблях. Встревоженные родственники посещали дом Даффа, чтобы попытаться выяснить, что случилось с их близкими, но узнали немного или вообще ничего. Блэквуд же был слишком глубоко потрясен потерей Нельсона, чтобы проявлять сочувствие к горю других людей.
Коллингвуд начал посещать свои корабли, чтобы узнать об их состоянии. В среду вечером Эдвард Кодрингтон писал своей жене Джейн, что "«Эвриал» с адмиралом Коллингвудом на
Кодрингтон сообщил, что «Орион» "сейчас снова приводит в порядок паруса и такелаж, и, возможно, все было бы в относительном порядке, если бы не масса пленных, а также грязь, мерзость, зловоние и неразбериха, которые они вызывают". В дополнение к собственной команде «Ориона», насчитывающей сейчас около 530 человек, на корабле было "около 100 человек с других кораблей и 580 пленных французов и испанцев. Короче говоря, вчера мы обеспечили питанием почти тысячу двести человек". Коллингвуд пообещал на следующий день избавить их от раненных пленных, "что явилось большим облегчением: их у нас на борту около тридцати человек, и они не только занимают много места и внимания, но и, бедняги, воняют совершенно невыносимо".
Шлюпка за шлюпкой с ранеными отправлялись в гавань Кадиса. "Сцен на набережной и на улицах, по которым провозили раненые, — писал некий английский торговец, которого, скорее всего, можно идентифицировать как Джеймса Даффа, — было достаточно, чтобы потрясти любое сердце, еще не ожесточившееся при виде крови и человеческих страданий". Всякий раз, когда неосторожные лодочники или внезапная волна швыряли лодку о каменный причал, "от несчастных искалеченных исходил ужасный крик, пронзавший душу". Испанские дворяне в своих лучших одеждах помогали выносить на берег раненых. Англичанин отметил, что в этом "было что–то от показухи", но он тоже помог, подняв некоторых по ступенькам от воды к носилкам, ожидавшим наверху: "Малейший неверный шаг заставлял их вскрикивать, и я до сих пор содрогаюсь при воспоминании об этих звуках". Отсюда их "увозили в больницы со всеми проявлениями человеческих страданий, в то время как толпы испанцев либо оказывали помощь, либо смотрели на это с ужасом в глазах. Тем временем их товарищи, которым удалось спастись невредимыми, расхаживали взад и вперед, скрестив руки на груди и опустив глаза, в то время как женщины сидели на кучах оружия, личных вещей и обломков рангоута, опустив головы между колен". Он узнал, что все больницы в Кадисе уже переполнены, а для остальных реквизированы монастыри и церкви. Габриэль Додиньон, первый лейтенант «Буцентавра», был одним из счастливчиков, его доставили с тонущего флагмана в числе первых. Его серьезные осколочные ранения в нижнюю часть живота были обработаны хирургом Королевского госпиталя, и после длительного приема минеральной воды он выжил.
Капитан Перно был чрезвычайно впечатлен действиями маркиза Соланы, которого можно было увидеть со своими старшими чиновниками в порту, руководящим высадкой раненых. Он собрал все транспортные ресурсы Кадиса. Носилки, ручные тележки, паланкины, двуколки и даже кареты были готовы доставить раненых в больницу. Перевозка совершалась медленно и осторожно, с заботой о раненых, и люди вокруг со слезами на глазах наблюдали за этой печальной процессией. Это была идеальная сцена для проявления театральных инстинктов Соланы, и он сам нес носилки, навещал и утешал пострадавших, предлагал свою помощь и даже деньги. "Сколько маркизов во Франции, — писал Перно, — поступили бы подобно этому храброму человеку, чья человечность и великодушие смягчают, успокаивают и возвышают ум?" Несмотря на всю глубину своего отчаяния, Перно самым теплым образом оценил поведение жителей Кадиса и окрестностей по отношению к раненым французам. "Повсюду жители тех мест, вблизи которых корабли сели на мель, давали нашим потерпевшим кораблекрушение одежду, еду и даже деньги, — писал он. — Подводя итог, я сомневаюсь, что какое-либо морское ведомство Франции сделало бы для испанцев то, что эти замечательные люди сделали для французов".