Трагедия капитана Лигова

Вахов Анатолий Алексеевич

Стук в двери прервал мысли коммерсанта. Вахтенный, приоткрыв дверь, сообщил:

— Входим в бухту Золотой Рог!

— Знаю. Пшел! — Тернов осторожно, чтобы не испортить прически, надел котелок, полупальто и, взяв трость, вышел на верхнюю палубу, поднялся на мостик. Его помощник, старый шотландец, умело вводил шхуну бухту. Перед глазами открывалась панорама города.

— Станешь на рейде, — не смотря на шотландца, говорил Тернов. — На берег отпусти всех. Оставь вахтенных. На борт до моего возвращения никого не пускать.

— Корошо! — кивнул шотландец,

не выпуская из зубов трубки. — Я есть на борту!

Тернов искоса взглянул на своего шкипера, на его медно-красное лицо с редкой вьющейся серой бородой. Три года назад Федор Иоаннович подобрал его, избитого, в Петропавловске, в с тех пор шотландец преданно и честно служит ему, выполняет все приказы Тернова, и все же коммерсант ему не доверял, как не доверял никому. «Все до поры до времени честные люди, — подумал он, — пока не увидят, где больше платят». Поэтому он сказал шкиперу:

— Я скоро вернусь!

— Корошо!

Но вернулся Тернов только на рассвете, и то тайком.

Через час после того, как «Аргус» бросил на рейде якорь, Федор Иоаннович, солидно взмахивая тросточкой, неторопливо поднимался по Суйфунской улице от бухты к особняку Ясинского. Шел он, закинув голову, не обращая внимания на прохожих. Какой-то нищий в отрепьях обратился к нему:

— Подайте рабу божьему!

— Пшел! — сказал, точно наотмашь ударил, Тернов и повернул к парадному крыльцу Ясинских. Он дернул за ручку звонка, который глухо отозвался в глубине дома. Из него не донеслось никакого звука. «Дома, что ли, никого нет, — подумал Тернов. — Может, Владислав Станиславович всей семьей поспешил на берег, заметив приход «Аргуса», и мы разминулись дорогой?»

Щелкнул запор, и дверь отворилась. Швейцар старик на вопрос Тернова о хозяевах ответил:

— У себя-с. У себя-с в кабинете Владислав Станиславович, барыня изволят болеть.

Федор Иоаннович хотел спросить о барышне, но удержался, «Не пристало много говорить с лакеями», — подумал он. Скинув полупальто, сняв котелок, осторожно поправил пробор, оглядел себя в зеркало и легко поднялся по лестнице. Разбитная горничная с помятым лицом, выбежавшая в гостиную навстречу, хотела о нем доложить Ясинскому, но Тернов остановил ее:

— Не надо. Я сам побеспокоюсь.

Он недвусмысленно оглядел горничную в кружевном переднике и наколке. Ее черные глаза в бархатных ресницах смотрели ответно горячо. «Хороша, — оценил Тернов, улыбаясь девушке, вспоминая алеуток и чукчанок, что забирал к себе на шхуну. — Эта никуда не уйдет. Скоро буду здесь хозяином».

Он осмотрел гостиную. Все на своем месте — и ковры, и рояль, и картины, и бронза. Тернов постучал в дверь кабинета и, услыхав голос Ясинского, нажал на ручку, вошел, плотно прикрыв за собой дверь.

— Федор… — Ясинский полулежал на диване с раскрытой книгой. Отбросив ее и сдернув с переносья пенсне, он поднялся навстречу. — Иванович… Когда прибыл, где «Аргус»?

Ясинский, не пожимая протянутой руки своего доверенного, схватил с этажерки подзорную трубу, подбежал к окну и, растворив его настежь, стал осматривать бухту. Он долго не мог найти шхуны.

Тернов видел, как у Ясинского дрожали руки. Он стал рядом с ним и навел подзорную трубу; «Аргус» попал в окуляр.

— Вижу, вижу, — заговорил Ясинский. — Цела, хорошо выглядит. В штормах были?

— Были. Но бог милостив, оградил от несчастий в шторме, но не помог в торговле, — сказал грустным тоном Тернов.

— А? Что? — Ясинский отвернулся от окна, Тернов прикрыл его — тянуло холодом. — Что же так? Ну, рассказывай, рассказывай, Федор Иванович, и как это я проморгал твой приход!

— Прошу прощения. — Тернов уселся в кресло, а Ясинский продолжал стоять. — Я — Федор Иоаннович!

Тернов считал, что имя «Иван» — позорное, оскорбительное.

— Хорошо, хорошо, ну говори, что привез. — Ясинский уселся напротив Тернова. Федор Иоаннович внимательно присматривался к своему хозяину. Было в нем много нового. Говорил он как-то торопливо, спотыкался, задумывался, да и в движениях было что-то суетливое, чего раньше Тернов не замечал… «Эге, стареет», — с удовольствием отметил Тернов на лице Ясинского новые морщины и мешки под глазами.

— Так вот, — начал Тернов, доставая из кармана бумаги. — Коммерция была тощая нынче. Американцы разбаловали инородцев. Соболя перебивают щедрой платой, за песца вдвое дают больше нашего. Бога молил выручить свое, прибыль тоже есть. Старался угодить вам, Владислав Станиславович. Но доход слабый, не ровня прошлому. Вот, извольте посмотреть…

Он развернул бумаги и пододвинул отчет Ясинскому. Владислав Станиславович поймал пенсне, висевшее на тонкой золотой цепочке, закинутой за правое ухо, нагнулся над бумагами. Тернов несколько секунд следил за выражением лица хозяина, потом осмотрелся. На столе по-прежнему стоял ящичек с сигарами. Тернов неторопливо взял одну, обрезал и закурил, удобнее откинулся на спинку кресла, продолжая наблюдать за Ясинским.

«Смотри, смотри, — говорил про себя Тернов, — всего не увидишь». Он вспомнил, как трудился над этим отчетом, вспомнил тюки с пушниной, спрятанные за штабелями китового уса и моржового клыка, за тюками оленьих шкур. Завтра, если не сегодня, Ясинский обязательно побывает на шхуне, но ничего не увидит. Тернов улыбнулся, но тут же спрятал улыбку в усы и бороду. Один из членов команды подкуплен Ясинским, чтобы следить за доверенным и по приходе доложить хозяину обо всем рейсе, о торговле и обмене. Но эти «глаза» Ясинского давно стали «глазами» Тернова и доложат Владиславу Станиславовичу так, как хочет он, Федор Иоаннович.

Медленно шло время. Наконец Ясинский оторвался от бумаг, посмотрел на Тернова через пенсне.

— Такого неудачного рейса у меня никогда не было! — воскликнул Ясинский. Он сорвал пенсне, навалился грудью на стол. — Это же разорение!

Тернов пожал плечами. Ясинский вскочил, схватил сигару, но переломил ее и, швырнув в пепельницу, выругался, как пьяный матрос.

— Если дела и дальше так пойдут, я буду банкротом.

— Я старался как мог. — Тернов затянулся ароматным дымом. — Я готов сделать все, что вы прикажете.