Трагедия капитана Лигова

Вахов Анатолий Алексеевич

— Смотри на меня, — приказала дама, и в ее голосе было столько власти, что Анастасия сразу же покорилась.

Женщина не опускала сложенного зонтика, концом которого она продолжала поддерживать подбородок Анастасии. Девушка смотрела на нее как завороженная. Худое, с впалыми щеками лицо дамы было густо покрыто пудрой и румянами. Брови и ресницы подведены.

— Новенькая? — спросила дама, ни к кому не обращаясь.

— Новенькая, — едва буркнула соседка Анастасии.

— Ты мне нравишься, красавица, — тем же ласково-покровительственным тоном сказала женщина, когда закончила расспрос

Анастасии. — Мишель, ты согласен со мной, что это воплощение самой молодости и невинности?

— О, Адель Павловна, вы, как всегда, правы, — ответил бархатистый мужской голос, и тут вперед выступил низенький полный человек с белой бородкой. На нем была фуражка с зеленоватым околышем и пальто с бархатным воротником. Мишель все время передергивал плечами, точно ему было холодно. Он так осмотрел Анастасию, что она съежилась.

— Хороша душечка, хороша, простовата, а ля деревня, но свежесть, свежесть, — он потер руки. — Вы, Адель Павловна, всегда неотшлифованный алмазик найдете. Что значит вкус и глаз.

Мишель был прав. Рано развившаяся семнадцатилетняя девушка привлекала своей молодостью, здоровьем. Старенькое ситцевое платье обтягивало грудь, обрисовывало линии крутых бедер, стройных ног. Карие, широко открытые глаза Анастасии смотрели доверчиво и жалобно. Совсем светлые густые волосы, заплетенные в длинную косу, открывали чистый, высокий лоб. Маленький рот и узкий подбородок делали смуглое лицо очень привлекательным.

— Правда, носик чуть того-с… — начал Мишель, но Адель Павловна перебила его:

— Это даже пикантно.

Анастасия съежилась под взглядом прищуренных потускневших глаз барыни, как она уже про себя называла Адель Павловну.

Девушка все время прижимала к себе узелок, губы ее пересохли, лицо пылало. Адель Павловна кивнула, и ее оранжевое перо на шляпе, описав большую дугу, метнулось к Анастасии так неожиданно, что девушка испуганно отпрянула.

— Ну, ну, дикарочка. — Адель Павловна похлопала ее зонтиком по плечу. — Никто тебя не хочет обидеть. Я беру тебя в услужение… Я всегда помогаю бедным девушкам. — Последние слова она произнесла громче и строже, бросив сердитый предостерегающий взгляд на зашептавшихся женщин. — Иди за мной, девочка! Ну что же ты стоишь, пойдем!

Анастасия растерянно посмотрела вокруг себя, бросила взгляд на женщин и проговорила:

— Я иду, барыня, я иду.

Она с трудом сдерживала себя, чтобы не разрыдаться. Мишель потер руки. Он бочком подошел к Анастасии.

— Благодари судьбу, дурочка. Адель Павловна ниспослана тебе богом. Идем!

Анастасия робко пошла следом за Аделью Павловной. Ее глаза видели перед собой узоры прошивки на черном пальто барыни. «Как у батюшки на ризе», — мелькнуло у Анастасии воспоминание о попе из далекой родной деревни…

И снова вспомнились родной дом, пароход, отец, мать… Анастасия не видела окружающего, не заметила, куда ведут ее барин и барыня…

Очнулась она в низкой, но просторной кухне с огромной плитой, заставленной кастрюлями. У плиты в грязных белых куртках работали два китайца. Воздух был насыщен запахом вкусного жаркого, тушеных овощей, кипевших супов. Анастасия судорожно глотнула слюну. Голод напоминал о себе все настойчивее. Адель Павловна крикнула:

—

Михаил!

Из дальнего угла кухни, от широкого стола, заваленною продуктами, подошел низкорослый человек в засаленном фартуке. Он только что разделывал мясо, и в его окровавленных руках был длинный блестящий нож, с которого на кирпичный пол падали яркие капли крови.

— Что изволите, Адель Павловна? — неожиданно гонким, как у ребенка, голоском спросил повар. Анастасия с удивлением посмотрела на одутловатое, блестевшее лицо повара, лишенное всякой растительности.

— Вот тебе судомойка… — начала барыня, но тут же, взглянув на небольшие смуглые руки Анастасии, прижимавшие к груди узелок, решила: — Нет, горячая вода испортит ей кожу. Пусть чистит овощи. Я принесу старые перчатки.

Повар молчал. Он скользнул взглядом по Анастасии, тыльной стороной руки, в которой держал нож, отер пот со лба. Он не удивился, не проявил никакого любопытства или интереса к появлению девушки. Только повара-китайцы, с грохотом передвигавшие кастрюли и помешивавшие в них длинными черпаками, часто поглядывали на хозяйку и Анастасию, коротко переговаривались. Адель Павловна продолжала:

— Пусть привыкнет эта дикарочка. Болтать меньше. Звать ее… — тут барыня сжала свои тонкие губы, зажмурилась на секунду и, вновь тряхнув головой, произнесла: — Звать ее Люси! Вот так.

Анастасия подумала, что барыня забыла ее настоящее имя, и начала:

— Меня зовут Анас…

— Я лучше знаю, как тебя звать, — резко перебила ее Адель Павловна. — Не смей мне больше возражать. Слышишь? Не смей! — Она дробно застучала зонтиком по плечу девушки. — Тебя будем звать Люси! Слышишь, Люси, ну-ка, повтори! Анастасия вздрагивающими от испуга и обиды губами тихо произнесла:

— Люси…

Она тут же возненавидела это имя, чужое и, как ей казалось, оскорбительное. Покорность девушки понравилась барыне, и она уже мягче добавила:

— Будь умницей и послушной. Тебе у меня будет хорошо. Так Анастасия оказалась в заведении мадам Загорской. Что это было за заведение, она не знала до того дня, когда ее впервые позвала к себе на второй этаж сама хозяйка, заставила выпить какой-то сладкой густой темно-красной жидкости, от которой перехватило дыхание, а желудок точно опалило огнем, а затем приказала переодеться в нарядное синее платье.

До этого же вечера Анастасия, или, как ее все звали в кухне, Люси, работала на кухне, выполняла поручения повара Михаила, который ни о чем ее не расспрашивал, ни о чем с ней не говорил. Он все время молчал и сосредоточенно думал, но это не мешало ему работать и следить за другими: подгонять хилого мужичонку, топившего плиту, носившего воду и помои, покрикивать на двух старых судомоек и двух китайцев-поваров.

Девушка часто замечала на себе добрые и как будто жалостливые взгляды судомоек и поваров, но не задумывалась над этим. Она была довольна, даже счастлива своей жизнью, отдыхала от обрушившихся на нее напастей. Работа не утомляла ее, привыкшую к тяжелому деревенскому труду. Еда была вкусная и досыта. Анастасия пополнела, расцвела, стала так хороша собой, что однажды вбежавший на кухню Мишель, увидев ее, остановился пораженный, вскинул свои реденькие брови, потер ладони: