Трагическая идиллия. Космополитические нравы ...
Шрифт:
Именно такова и была история отношений между госпожой Брион и баронессой Карлсберг. С первой недели их детской дружбы страстная и увлекающаяся Эли околдовала рассудительную и благоразумную Луизу. Это колдовство пережило целый ряд лет, даже усилившись от того, что по выходе из Сакре-Кер обе подруги опять подверглись новому и аналогичному несчастью. Ничто так не сближает, как эта общность несчастий. И та, и другая, вступая в брак, оказались жертвами отцовских амбиций.
Луиза Родье стала госпожой Брион при следующих обстоятельствах: старый Родье попал в такое затруднительное положение, в каком не бывал в течение всей своей финансовой деятельности, и думал найти спасение, приняв
Сын отца, подпавшего под конкурс по приговору парижской биржи, этот последний в пятнадцать лет благодаря своей энергии не только поправил свое состояние, но еще и завоевал сверх того славу опытного финансиста: он ставил на ноги предприятия, слывшие пропащими, вроде дел австро-далматских железных дорог, столь мошеннически ограбленных и покинутых на произвол судьбы знаменитым Юстусом Гафнером[12]. Чтобы окончательно стереть всякое воспоминание об отце, Бриону надо было вступить в связи с одной из фамилий, которые составляют биржевую аристократию и почетное положение которых стоит патента на знатность.
Этот человек был теперь нужен для главы дома Родье-Вималь в качестве главного адъютанта и даже заправилы ввиду тайного кризиса, который переживали его дела. Луиза, конечно, поняла необходимость такого союза и пошла на него, но из-за этого стала страшно несчастной.
В то же самое время Эли Заллаш, также под давлением отца, выходила замуж за эрцгерцога Генриха-Франца, который увидал ее на Карлсбадских водах и воспылал яростной страстью. Подобную страсть может восчувствовать только пятидесятилетний принц, с остывшим уже сердцем, для которого чувство является вообще впечатлением до такой степени неожиданным, что он ухватывается за него со всем лихорадочным пылом юности, как бы вернувшейся на один момент.
Император, который был принципиально против морганатических браков, в данном случае согласился в надежде, что новая жизнь смирит и упорядочит его кузена, всегда отличавшегося беспокойными и революционными наклонностями. А генерал Заллаш в возвышении дочери видел верное ручательство за фельдмаршальский жезл. И он, и его жена произвели на дочь такое давление, что она уступила, сама поддавшись тщеславию, — это чувство столь обычно в ее годы.
Двенадцать лет прошло с тех пор, и две старые подруги из Сакре-Кер были по-прежнему одиноки, по-прежнему несчастны, по-прежнему сироты: одна — среди пышной жизни полупринцессы, другая — среди почти царской роскоши богачки-парижанки. Они были так же одиноки, как в дни, когда они разговаривали в первый раз под деревьями монастырского сада, зелень которого закрывала печальный бульвар Инвалидов. Они никогда не прерывали своей переписки, и так как каждая могла постоянно видеть тягость собственной судьбы в судьбе подруги, то их настроения еще более сблизились на почве этой общей меланхолии, взаимной откровенности и замкнутости от остального мира.
Жесткость финансиста, его узкий эгоизм, прикрываемый заученными манерами лживого светского человека, его грубая чувственность дали Луизе возможность понимать, оплакивать и разделять душевные мучения бедной Эли, отданной в добычу ревнивому деспотизму властелина с тяжелым, неровным и взбалмошным характером, в котором умственный нигилизм анархиста сочетался с чванным самодурством тиранической натуры. С другой стороны, баронесса по глубине собственных ран могла судить и о язвах, от которых изнывало нежное сердце ее подруги.
Только она, дочь солдата, происходящая от черногорских героев, которые никогда не сдавались, она не поддалась гнету, как поддалась наследница выродившейся семьи, внучка честных Родье и благоразумных Вималей. Эли сразу же
Властное воздействие привело к компромиссу, который спас приличную внешность. Баронесса добилась почти полной свободы, не разводясь с мужем, но всякий поймет, каким позором для него это сопровождалось. За последние четыре года это была первая зима, которую она проводила возле эрцгерцога, разболевшегося и уединившегося в своей вилле в Каннах, — странный уголок, устроенный вполне во вкусе своего странного хозяина: половина дома была дворцом, другая половина — лабораторией!
Госпожа Брион издали следила за этой супружеской драмой, потом за полуразрывом, примеру которого она не последовала. Мягкое существо, без всякого протеста, позволяло мучить и терзать себя этому кулаку — рабовладельцу финансового мира, имя которого она носила. Такой контраст сделал подругу еще более дорогой для нее. Эли де Карлсберг была ее бунтом, ее независимостью, ее романом; романом, из которого она знала не все главы.
Откровенность двух подруг, которые видятся только после долгих промежутков, всегда бывает неполной. Инстинктивно одна подруга, откровенничая с другой, не решается посягнуть на представление, которое та имеет о ней, и, в конце концов, это представление напоминает гораздо больше прошлое, чем настоящее.
Точно так же и баронесса скрыла от подруги целую сторону своей жизни. Прекрасная, богатая, свободная, необузданная и беспринципная, она искала забвения и возмездия за неудавшуюся супружескую жизнь в том, в чем ищут подобного забвения и подобного возмездия все женщины со страстным темпераментом и не сдерживаемые религиозным чувством. Сначала она только кокетничала, потом увлекалась и, наконец, пала.
Госпожа Брион ничего подобного не подозревала. Она любила в Эли богатство жизненной силы, не давая себе отчета в том, что эта подвижность, эта жизненность, эта энергия не могли не привести женщину ее расы и ее свободных взглядов к поступкам, противным нравственности и целомудрию.
Но ведь первое условие и даже суть дружбы заключается именно в этом непоследовательном пристрастии, которое заставляет нас забывать по отношению к некоторым особам закон, всем известный и столь просто выражаемый в обыденной речи поговоркой: «и на солнце есть пятна». Зависть и ненависть видят только пятна. Почему же тогда дружбе не видеть только блеск?
Однако, столь ослепленная дружбой, столь честная, столь мало причастная к интригам, совершавшимся вокруг нее, она была все-таки женщиной и уже в силу одного этого обладала особым чутьем ко всему, что касалось отношений между полами. Это безошибочное чутье бессознательно, я сказал бы, как животный инстинкт, подсказало ей, что у ее подруги, к которой она питала полное доверие, произошла какая-то перемена в отношениях к мужчинам. Луиза даже не могла бы сформулировать, в чем изменилась Эли, однако за последние годы она подмечала эту перемену при каждом новом свидании.
Не бросалась ли ей в глаза развязная непринужденность поз и костюмов, некоторая наглость взгляда, склонность истолковывать в дурную сторону всякую замеченную близость, привычная разнузданность, почти цинизм в разговорах? Этих признаков, по которым узнается женщина, осмелившаяся бравировать предрассудком стыдливости и принципами нравственности, этих признаков госпожа Брион не могла не заметить в госпоже де Карлсберг, но никогда не позволяла себе не только осмыслить их, но даже сознаться в том, что заметила.