Тракт
Шрифт:
Попросив мужика не ходить с нами и ни при каких обстоятельствах не заходить в комнату, мы отправились топить баню. К несчастью, опять начался мелкий дождь. Я натянул резиновые сапоги, надел Санькину байку и поплелся вслед за Лехой. В кромешной темноте и безмолвии мы дошли по грязи до дровяного склада, и я наконец-то увидел вблизи ту самую легендарную тележку, сваренную из запчастей автомобиля.
– Вот она, сука… – прохрипел Леха. – Уж как я ее ненавижу. Вот все бы хорошо, если бы не она. И меня все время «на дрова» ставят. Мне она уже во сне снится. Может, если бы не грязь, то ладно… но по грязи и с грузом дров она вообще не катится…
Леха вздохнул и стал накладывать на железного монстра поленья. Я помог
– А я что говорил? То-то, – Леха почему-то был доволен тем, что я убедился в его правоте, хотя я и так верил ему. – Сначала надо вдвоем упереться плечами и вытолкать ее на дорожку.
Мы уперлись плечами и почти ползком стали толкать ее по направлению к дороге. Чертова каталка была просто несдвигаема. Мне почему-то вспомнились кадры из советских фильмов про войну, на которых пехотинцы катили огромные железные пушки. Подумалось, что пушки наверняка тяжелее этой телеги, и раз пехотинцы смогли, то и мы сможем. Мы налегали изо всех сил и по чуть-чуть, сантиметр за сантиметром, выкатили ее на дорогу.
– Сейчас полегче пойдет. Тут небольшой наклон есть, слава богу. Туда с грузом катишь по наклону, а обратно пустую чуть в гору. Выходит, одинаково тяжело. – Леха хорошо знал нашего врага.
Обливаясь потом, тут же смешивающимся с мелкими каплями дождя, стиснув зубы, мы толкали груженую телегу к бане. Чтобы преодолеть расстояние в двести метров, нам понадобилось минут двадцать, а то и полчаса. Потом мы зашли в предбанник, пробрались в печное отделение. И очень обрадовались наличию у печи всякого «сушняка» на растопку. Однако развели огонь не сразу – зажигалка от влажности барахлила, а спички были промокшие. Мы перевели почти полпачки, прежде чем вспыхнул долгожданный огонек. Пламя нехотя перекинулось на кусок старой упаковочной бумаги, а потом потихоньку начало поедать мелкие сухие щепки, чтобы, наконец, разгореться и подчинить себе даже наши слегка намокшие крупные поленья. В печной стало тепло и уютно, и меньше всего хотелось выходить на улицу к нашей телеге. Но одной загрузки было недостаточно, чтобы нагреть здоровенный водяной котел. Мы потянули каталку обратно. Наложили там дров и вернулись. Потом еще раз. Когда мы катили третью порцию дров, дождь закончился и на небе нарисовалась огромная ярко-желтая луна. Время было далеко за полночь. Весь монастырь спал крепким сном. Мы посмотрели с Лехой друг на друга и поняли, что баня нужна не только нашему гостю, но и нам. Как, впрочем, и капитальная стирка. Катить телегу в темноте по грязи, не запачкавшись, было просто невозможно. Я порадовался, что взял у «диссидента» куртку и резиновые сапоги.
Пока печь топилась, мы сидели в печной и ждали молча. Я разглядывал свою правую ладонь, на которой под пальцем с обручальным кольцом расцвел кровавый мозоль, а Леха прислонился к стене и дремал, опустив капюшон. Так прошел еще час или полтора. Потом мы вдруг оба поняли, что баня готова, и решили сначала попариться сами, а лишь потом позвать на «мойку» мужика. Мы разделись догола и зашли в просторную помывочную.
– Ого… что это у тебя? Я раньше что-то не замечал… – сказал Леха, указывая на кольцо с черным камнем, висящее у меня на шее на цепочке рядом с православным крестом из белого золота.
– Так… безделушка… талисман.
– Красивый. Не будь камень черным, я бы решил, что он настоящий. Сверкает так.
– Ага… Бижутерия, горный хрусталь. Круто сделан. Подарок…
Я снял цепочку с камнем и крестом с шеи, зажал ее в кулаке и отправился в парилку. Там долго грелся, потел, хотел, чтобы из меня вышла вся усталость этой тяжелой ночной работы. Потом я долго старательно мылся. Леха фыркал в соседней душевой кабине.
– Правильно мы все же сделали. В итоге и сами помылись лишний раз.
Потом мы обсохли слегка у печи, не вытираясь оделись и пошли обратно к нам в комнату «на ворота».
Мужик покорно дремал, ожидая нас в прихожей на ступеньках. Мы окликнули его.
– Эй… Иди давай мыться. Баня прямо по дороге. Отмойся как следует и вещи чистые возьми. Свое говно не надевай. Там в предбаннике валяется куртка чья-то чистая. Накинь ее и сюда в ней иди. А мы тебе тут щас насобираем одежду. Главное, свою всю одежду в мусорку сразу чтоб, понял? В баню даже не заноси, – командовал мужику Леха. – И не забудь убрать там все за собой. Чтоб порядок и чистота были!
Мужичок безропотно подчинился и побрел по дороге приводить себя в порядок.
Мы поднялись в комнату и, разбудив Миколу и Саньку, насобирали бедолаге вещей. Я дал свитер, Микола – кальсоны, Леха – старые спортивные штаны, Санька – шерстяные носки и заношенную майку. В общем, полный комплект. Через полчаса прискакал бедолага в телогрейке. Дохлый, бледный, лохматый, но хоть чистый. Мы ему все это дело выдали. Он оделся и сразу на человека стал похож. Леша налил ему чая. Мужик, довольный до безумия, чай пьет, фыркает, пыхтит.
Тут каждый старается вначале держаться, сколько может, и ничего не рассказывать про себя. Некоторые типа меня так и молчат о своих бедах. Но это был не тот случай. Мужик чай допил, и прорвало его. Выпалил нам всю свою историю сходу. Мы оторопели. У Миколы аж сон прошел. Не думал никто, что так резко нашего гостя прорвет на откровения. А я думаю, что не выдержал он потому, что с ним впервые за много лет поступили по-доброму. Разревелся, как пацан. Волосы всклочены, пальцы короткие по щербатому лицу слезы растирают. Смотреть сложно на это. Такая внутри буря сразу. Хочется и обнять, и убить на хрен одновременно. Что ты ревешь, дурень?! Тебе уж за сорок лет! А ты в слезы. Но как запретишь человеку, если он два месяца назад только из плена сбежал. Почти полгода в рабстве был у каких-то «чеченов» под Вологдой. Плитку клал, коттедж строил.
– Я из Питера сам. По объявлению обратился. Еще дипломы свои принес. А у меня дипломы по плитке. Я даже звание «Золотые руки» получал. В общем, меня на работу взяли сразу. По башке дали и в КамАЗ с двойным дном, – рассказывал, всхлипывая, бедолага, которого, оказалось, звали Колей. – Вывезли куда-то на коттеджи. Там били сначала долго. Потом бить перестали. Стали кормить и работу дали. Сказали, если попытаюсь сбежать, убьют совсем.
Коля вытер очередной поток слез кулаком и продолжил свою историю. Вышло так, что работал там он не один. Еще таких вот «рабов» было человека четыре. Дом охранялся людьми с дубинками и оружием. Жили невольники в подвале. Спал Коля на картоне из-под коробки какой-то. Пару раз пытался косить под больного. Думал – сжалятся, отпустят. Но его быстро «лечили» дубинками. И он опять клал кирпич и плитку. И вот в октябре выпал первый снег, и ворота автоматические не закрылись плотно. Коля не упустил свой, возможно, единственный шанс. Оттянул край еще сильнее и пролез наружу.
– Собака-кавказец там была. Она ко мне уже привыкла и не тронула. Я мимо нее прополз тихонько и на дорогу. И бегом. Босяком. Шел очень долго. Месяц почти до Питера добирался. Бомжевал, конечно. Ехал на поезде, пока не ссадят. Ссаживают, в отделение сажают, потом отпускают… и я дальше иду. В общем, добрался домой. А дочь моя с сыном, пока меня не было, меня из квартиры выписали и на порог не пустили. В общем, я помыкался-помыкался и сюда… думаю, переживу как-нибудь зиму.
– Слушай, а что же ты заявление не написал? А? Это же похищение человека! Уголовка жесткая! – затараторил совершенно ошарашенный историей я. – И как? Ничего не понимаю, дети что, даже заявление о пропаже не написали? И как так выписали?