Трактир «Разбитые надежды»
Шрифт:
— Что так?
— Эти сволочи жгут людей живьем. Всех, кто отказывается служить им, ждет мучительная смерть. Я видел, как выродки казнили нашего зампотеха, капитана Миллера, — Нуралиев передернулся, — поймали его у реки, когда тот с тремя бойцами пытался наладить работу электростанции. Вот это было страшно, — лицо паренька исказила гримаса омерзения. — Если вы намерены сражаться с ними, принимайте под свое командование меня и моих солдат. Мы будем биться до последней капли крови. Если нет, одна просьба — уведите гражданских подальше. Мы примем бой сами.
Лешага разглядел капельки слез в уголках глаз лейтенанта. Это не было проявлением
— Сколько у тебя бойцов, лейтенант?
— Двадцать два. Со мной — двадцать три. У всех автоматическое оружие и двойной боекомплект.
— Хорошо, — кивнул Лешага. — Мы направляемся в трактир «Разбитые надежды», наверное, слышал о нем?
— Так точно. Вскользь, — признался Нуралиев.
— Там большая переправа. Враг наверняка пойдет к ней.
Невесть кто и невесть когда построил на утесе неподалеку от широкого моста трактир со странным названием «Разбитые надежды». В самом городище, возникшем после Того Дня, с пеной у рта утверждали, что Трактир был здесь всегда. И моста еще не существовало, а он уже был. Так, или нет, кто знает. После Того Дня город опустел. Тяжелая бомбардировочная авиация сровняла его с землей. Мост как стратегический объект пострадал меньше всего. Оставленные для его защиты зенитные части, понимая важность задачи, легли костьми, чтобы не допустить врага, не дать ему прервать сообщение между левым и правым берегами реки, тогда еще вовсе не называвшейся Серая Вода. Потом бои стихли. Огромные волны Того Дня прокатились по континенту на сотни, местами тысячи километров вглубь. Воды реки, взбухшие от притоков, стремглав покинули русло, отрезая спасавшимся путь к отступлению.
Но Трактир выстоял. Построенный на скале, на высоком берегу, он, как гласило предание, сорок дней находился в водной осаде. И лишь когда прилетевший невесть откуда голубь уселся на окно и завел свою будничную песнь, словно объясняя, что ужас позади и вода скоро отступит, люди воспряли духом.
Когда потоки схлынули, оставляя за собой тонны благодатного ила, по уцелевшему мосту в обе стороны двинулись обезумевшие толпы спасшихся. Никто из них толком не знал, куда идет и чего ищет. Смерть дышала им в спину, и они бежали от нее, не зная, что она же поджидает их впереди. Именно тогда у переправы начали появляться хижины переселенцев. Они были ничьи. Люди приходили, останавливались, переводили дух и шли дальше.
Сидя в Трактире, где, как подобие Ноллана на Земле, царил хозяин, или, как его почтительно именовали, Бармен, люди с жаром обменивались новостями: кто где осел, в каких местах еще можно обосноваться. И, главное, куда идти опасно. За порядком и в самом Трактире, и в поселении следили вышибалы. Хозяин, а затем его сыновья и их преемники тщательно подбирали свою гвардию. Остаться здесь означало более никогда не нуждаться в еде, одежде, да и вообще ни в чем. Именно в стенах Трактира впервые после Того Дня прозвучало забытое слово «закон». И первый закон гласил: здесь не убивают.
Лешага остановился. Верхнее зрение открыло ему знакомую картину. Царивший над огромным селением Трактир на скале и великое множество жилищ, разбросанных по обе
— Похоже, еще ничего не знают, — пробормотал Леха. — Надо поспешить.
Он молча поднял руку, повернул ее по направлению к Трактиру и резко согнул пальцы. Как ни удивительно, пришедший из-за реки лейтенант прекрасно знал этот и многие другие безмолвные сигналы. Да и вообще, насколько воин мог судить, Нуралиев оказался ценным приобретением для разросшегося отряда. Теперь, когда его войско насчитывало более полусотни бойцов, а обоз с мирными жителями превышал его в два с половиной раза, без умелых помощников было не обойтись.
— Вперед, — тихо командовал лейтенант, — дистанцию не теряем, оружие в боевой готовности. Фланговое охранение — не зевать.
Прошедший мимо офицера Марат демонстративно фыркнул, точно услышанный приказ относился к нему. Юнец не намеревался его выполнять.
— Подтянись, — не замечая картинного жеста, командовал лейтенант. — Шире шаг, ногу держим. Обозу не толпиться. В ногу идем, в ногу.
— Вот мы и у цели. — Лешага потрепал Черного по загривку. — Скоро отдохнем.
Он подумал, что отдыха-то скорее всего и не получится, но как сказал когда-то один караванщик: «Надежда умирает последней».
Вожак поглядел на Леху испуганным взглядом, попятился, аккуратно потянул носом воздух и сел у его ног, всем своим видом показывая, что не тронется с места. Стая тут же повторила его маневр.
— Что такое?
Вожак тявкнул жалобно и обиженно, как будто любимый хозяин стал ему на хвост и совершенно не собирался отпускать.
— Там накормят, хорошо накормят, я позабочусь.
Пес фыркнул, точно чихнул, и улегся, тоскливо положив голову на лапы.
— Никто вас не тронет, обещаю.
Черный поднял голову и лизнул присевшего рядом Лешагу в лицо, но вставать отказался. Не ожидавшая такого поворота событий колонна остановилась, с удивлением глядя на переговоры своего железного вождя с четвероногим.
Вожак не мог объяснить Лешаге, как всю Стаю ужасает жуткая какофония мерзких запахов, бьющая в собачьи носы с такой силой, что мозг разрывается на части. Черному хотелось выть, как воется порой на Луну в ясные ночи, когда она, огромная, круглая, такая вкусная на вид, повисает в усеянном светлыми комарами небе, и сердце тягостно сжимается от предчувствия, что завтра она станет меньше, затем исчезнет совсем, и кто знает, появится ли когда-нибудь еще. Хозяин сидел над ним, ласково гладя, почесывая за ухом и уговаривая не бросать его. Ну как он, Черный, мог бросить хозяина. Уж скорее пес готов был кинуться в Серую Воду с ближней скалы. Он встал, потерся об Лешагу мордой, точно прося прощения за минутную слабость, оглянулся на Стаю, что-то рыкнул и шагнул вперед. Собаки, маячившие в подлеске, будто растворились на глазах у изумленной публики.