Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман
Шрифт:
– Саша, ты уж будь осторожна, - попросила она. – Ираклий же такой непредсказуемый человек!
– Он-то предсказуем как лошадь, - усмехнулась Саша. – Такая же скотина. Ну да нет нужды. Не бойся, со мной все будет хорошо.
Женя обняла ее, прижалась щекой к щеке.
– Будь же осторожна, Сашенька.
– Буду, - обещала Саша.
Они остановили пролетку* и сели в нее вместе, решив, что вначале завезут Сашу домой, а уж потом Женя покатит в издательство. Хотя Женя сейчас не могла сосредоточиться на своей повести. Жизненная повесть, которую она наблюдала
Женя ссадила Сашу около ее дома – она боялась даже посмотреть в эту сторону: вдруг заметит Ираклий? Женя нервничала, казалось, намного больше опозоренной жены. А та уже давно улыбалась.
– Будь здорова, Саша.
Они пожали друг другу руки. Саша махнула подруге рукой и, повернувшись, не спеша, размеренным шагом направилась к своему дому. Женя сидела как примороженная к месту, провожая ее взглядом.
– Куда дальше изволите ехать? – спросил ее извозчик, оборачиваясь.
– А?.. А в издательство “Пегас”, знаете? – спросила Женя. Адрес “Пегаса” начисто вылетел у нее из головы.
– Знаем-с, барышня.
Извозчик слегка усмехнулся, бог знает что про себя подумал, потом хлестнул лошадь. Женя привычным защитным жестом прижала к себе сумочку. Попробовала молиться, но показалось глупо – да и все равно не получалось.
Она не считала, не замечала улиц, и была удивлена и даже испугана, когда ее снова окликнули. Пролетка остановилась перед высокими массивными дубовыми дверями, от которых спускалась оббитая тысячами ног мраморная лестница.
– Приехали, барышня, пожалуйте.
Женя неловко спрыгнула на землю, не глядя сунула извозчику деньги и направилась к дверям, за которыми должно было решиться ее будущее.
Редактор Василий Исаевич Морозов принял ее холодно, словно бы и не присылал ей этого письма.
– Прошу, садитесь, Евгения Романовна.
В этот раз его кресла пустовали, а за столами напротив сидели второй редактор и еще какой-то пожилой господин. Они смотрели на гостью с любопытством, но вежливо.
– Сударыня, ваша повесть будет опубликована, - сказал Василий; рука его взметнулась вверх, когда Женя радостно встрепенулась. – Я не договорил!.. Будет опубликована только в том случае, если вы переделаете ее согласно нашим требованиям. Во-первых, внесете предложенные мною ранее исправления. Во-вторых, перепишете концовку. В-третьих…
– Что? – спросила Женя, теперь так же холодно, как он с нею разговаривал. Что еще “в-третьих”?
– В-третьих, уберете мистицизм и женскую физиологию, которой у вас неприлично много, - сурово сказал Василий.
Женя ахнула. Что?
Это было именно то, ради чего писалась вся история. Взгляд на жизнь глазами женщины… Рациональный взгляд на мистические явления… Такую попытку – истолковать их - предпринимали еще те самые писатели-романтики, на которых Женя опиралась.
– Как – убрать все это? – спросила Женя. – Что же тогда останется от моего рассказа?
– А вот увидим, что останется, после нашей совместной работы, - сказал Василий. – Вы принимаете наши условия?
“Нашей совместной работы… Распрощаться…”
– Принимаю, - сказала Женя, дерзко взглянув редактору в глаза. – Будемте кромсать мою повесть согласно вашим требованиям, если вы полагаете, что от этого она выиграет.
Василий улыбнулся.
– Превосходно, мадемуазель.
***
Некоторое время они молчали; Женя – тайком любуясь Василием и тайком ненавидя его. Все на свете хотели ее изменить, начиная с матери и кончая ее “предметом сердца”. А он, мужчина, хотел изменить ее в сторону, симпатичную мужчинам.
– Сейчас я не могу посвятить вам время, - сказал Василий наконец. – Что, если нам поработать отдельно? Вы свободны сегодня?
Женя кивнула, боясь, что ослышалась – и одновременно желая, чтобы это оказалось галлюцинацией. Она, кажется, влипала в болото все больше и больше.
– Приходите в шахматный клуб нынче вечером, в шесть. Я член его, - сказал Василий Морозов, вырывая листок из своего блокнота и выписывая для Жени адрес. – Там нам будет удобно поговорить. Вам все ясно?
Женя приняла листок, бессмысленно глядя на строчки, написанные Василием. Потом подняла глаза.
– Шахматный клуб?
“Я ошибаюсь, или туда пускают только мужчин, принадлежащих к нему?”
Женя посмотрела на спокойного, может быть, только немного побледневшего Василия - и вдруг перехватила взгляды его коллег, которые слушали их разговор. Вернее – вслушивались, с чрезмерною жадностью…
“Да это же ложь!
– вдруг озарило ее. – Ни в какой клуб он меня не поведет! Это придумано специально для зрителей…”
Ах, как это было глупо. Их же так легко разоблачить, кому угодно! Женя чувствовала, что Василий в чем-то похож на нее – своею оторванностью от действительности, порою граничащей с неумением применяться к обстоятельствам.
Но отказаться сейчас будет еще глупее.
– Вы необыкновенно любезны, - сказала Женя, нахмурившись. – Хорошо, Василий Исаевич, я приду.
Она встала, Василий – следом. Он поклонился.
– Почту за честь, Евгения Романовна.
Женя улыбнулась. Нелепая аристократическая ложь, особенно в свете того, что он ей только что наговорил.
В этот раз Женя не раздевалась, и ее наряд не пригодился: но теперь перед нею вырисовывались другие перспективы… Только бы не “зарваться”…
“Между нами ничего не может быть, это совместная работа, не более”, - подумала Женя, стараясь успокоиться. Она неловко поклонилась другим господам из редакции, и те вежливо вернули поклон. Но что они при этом про себя подумали?
“Пусть их думают что угодно”.
Женя сжала губы, направляясь по коридорам прочь. Она придет на назначенное свидание, но ни в какое другое место с чужим мужем не пойдет. Ни-ни! Увольте, Василий Исаевич, знавали мы таких!
“Да я же ничего не знаю о мужчинах, - подумала Женя. – И какая фантазия придет в голову этому, не знаю! Даже Саша так ошиблась со своим мужем, а ведь она поопытней меня!”