Трансильвания: Воцарение Ночи

Роксенбер Лорелея

— Ее уже ничто не касается и не коснется впредь. Я видел, как ее убивали. Это было ужасно. Я хотел напасть на этих наемников, но она мне не позволила. Андреа частично владела магией и закрыла невидимой стеной выход из пещеры. Я рвался, глядя, как ее убивают, но натыкался на незримую преграду. — В его голосе сквозила только боль и тоска.

— Она спасла тебе жизнь, зная, что сама не может умереть. Если бы ты вступился, те люди просто убили бы тебя. Но… Андреа жива. Знаю, что в это трудно поверить, но я видела ее сегодня. Она просила передать, что любит тебя, но не может сейчас вернуться, пока сбивает со следа убийц-наемников. Она выглядит немного иначе, старше своих лет, и зовут ее теперь Кира, но это она. Это Андреа.

— Мне многие говорили, что ты сумасшедшая и не зря. Ты либо из ума выжила окончательно, либо смеешься мне в глаза над моей болью. Что и говорить. Творения

ночи всегда были лживы, омерзительны и издевались над хорошими людьми. Жизнь после смерти? Ты сама хоть слышишь, что говоришь? Андреа считала тебя своей подругой. Андреа, но не я. Пока она была жива, я просто был вынужден терпеть тебя. Вампира, который вырвал сердце моему отцу, разбил о стену голову его жене. Который обескровил мою маленькую сестренку и выбросил ее хрупкое тельце в овраг. И все это было сделано ради того, чтобы вернуть к жизни другую тварь ночи. Не знаю, что в тебе видела моя подруга. Я не считаю и никогда не считал, что ты лучше короля. Ты ему подстать. Два моральных урода, для которых гедонизм находится в центре стола, которые готовы получать чувственные наслаждения друг от друга путем принесения человеческих жертв в невероятном количестве. Моя любимая рассказала бы мне о том, что жива, сама, не посылая вестников, так что хватит издеваться надо мной, дешевая лгунья. Ты сейчас еще жива только потому что была дорога ей, в противном случае, я перегрыз бы тебе горло, пусть и ценой собственной жизни.

Тяжелая когтистая лапа одарила мою щеку смачной пощечиной, оставляя на белой алебастровой коже три кровавых борозды от когтей. Разумеется, в зубах и когтях полукровок не содержалось яда оборотней, поэтому когда-то Андреа и сказала, что среди них двоих с Дераном бояться нужно только ее. Но шрамы… Шрамы теперь останутся надолго, потому что зубы и когти полуоборотней были не менее серебряными, нежели у чистокровных оборотней. Тремя шрамами больше, еще одним другом меньше. Больше Деран не проронил ни звука, а я, тихо всхлипывая от боли и зажимая рукой кровоточившую щеку, что оказалось тщетным занятием, ведь вскоре кровь уже сочилась сквозь пальцы, пулей вылетела из пещеры по направлению к дому, не оборачиваясь и не надеясь увидеть волчье жилище больше никогда в жизни…

— Что это, черт тебя дери, такое? — Граф встретил меня у самого выхода из дверей замка, сверкая яростным взглядом, почувствовав кровь на расстоянии и увидев, во что превратилась моя щека. Он схватил меня за плечи и тряханул изо всех сил, сжав мой подбородок в правой руке и резко рванув мою голову налево. — След от когтей оборотня. Где ты умудрилась нарваться? Полагаю, если это сделала не твоя дохлая шавка-подружка, значит, определенно точно ее парень. Я убью его.

— А ты — мастер дедукции. — Злобно прошипела я. — Ты видишь исключительно верхнюю часть айсберга и даже не пытаешься заглянуть под воду. Можешь судить сколько угодно его поведение, но держись, пожалуйста, в стороне от него. Ему больно. Сейчас ему только разборок не хватает. Я долго терпела праздники и ликования в честь моей мертвой подруги, а сейчас меня тошнит уже и от этого дерьма, и от этой напускной ярости из-за того, что меня тронули. Мне напомнить, что шрамы на моей спине до сих пор даже не побелели, не то, что не зажили?

— Я — твой муж, я тобой обладаю и только мне решать, что с тобой будет. — Он резко вывернул мое запястье до хруста. — Спину никто не увидит, а лицо — визитная карточка королевы. Брыкайся, сколько тебе вздумается, но даже твое лицо — моя частная собственность. А я не позволю, чтобы портили мое безнаказанно.

Ярость в его глазах рассыпалась снопами огненных искр, обжигая меня с головы до ног. Я схватила его за руку, придвинула рывком к себе и голосом, исполненным ледяного презрения, произнесла. — Тронешь Дерана, и это будет последняя капля. Никаких извинений, никаких вторых шансов и попыток переиграть, начать сначала. Все будет кончено. Окончательно и бесповоротно. Я прокляну тебя, всеми Богами клянусь и всем, что свято для меня — жизнью твоей.

Он выдыхал мне в лицо тошный, черный и клубящийся запах безумия. Сандаловый аромат парфюма кружил голову, выжигал на моих легких огненные узоры, забивал все поры, лишая дыхания.

— Моя маленькая, сладенькая девочка, с чего ты решила, что можешь указывать мне, что делать? Не обманывай себя. Получив мужа, ты не получила над ним контроль. Я люблю тебя, но не путай это понятие с мягкотелостью и несвойственным мне желанием прогибаться под весом женской воли. Я принимаю решение, что делать, а ты либо подчиняешься, и все у нас с тобой сахарно и прекрасно, либо противишься и вспоминаешь,

каковы прикосновения моего серебряного хлыста. — Он с силой отшвырнул меня, и я, как сломанная кукла, подкошенно рухнула к его ногам. — Не забывай о своем месте, любовь моя. К вечеру волк будет мертв. Попробуешь предупредить его — у меня в голове уже есть, как минимум, шесть вариантов из того, что можно с тобой сделать после этого. Но, как знать? Может, что-то из этого тебе и понравится, о, моя патологически зависимая от меня, изнывающая от желания во мраке ночи мрачная сучка. Тайны твоего развратного сердца все, как на ладони. Что бы я ни сделал, ты будешь молить меня о любви, молить укротить томный жар твоего тела, который пронизывает каждую клеточку, каждый нервный отросток. Лора Уилсон, ты ничего в этой жизни не жаждешь кроме меня. Это ущербно и однобоко, но мне это нравится, поэтому я принимаю тебя и умоляющей, и жалкой, и распластанной. Но прекрати строить из себя эмансипированную женщину. Я ненавижу дешевый треп. Прекрати обманывать саму себя. У нас не демократия и не равноправие. Я — монарх. А ты… Ты — лишь моя вещь.

Он резко развернулся на каблуках и вышел вон…

Я поднялась с пола и развернулась в сторону лестницы. Облокотившись на перила, в длинном черном платье в пол с глубоким декольте и с забранными в высокий хвост волосами стояла, прожигая меня морозным взглядом, моя старшая шестнадцатилетняя дочь. Не прошло и трех месяцев, как мои дети стали мне ровесниками. Теперь мы с Анной были наравне, разве что ее телосложение отличалось большей худобой… Мой зловещий двойник. Предания гласят, что единственной целью жизни тени или доппельгангера является довести своего двойника до смерти и сломать ему жизнь. Смыслом своего бытия Анна как раз и сделала цель причинить мне максимальные страдания. Я попробовала пройти мимо нее, но она схватила меня за руку.

— Куда-то торопишься, мама? Ну же, поговори со своей малюткой. Ты столько времени, начиная с самого моего рождения, проводила с отцом, забивая болт на меня и других моих братьев и сестер, что нам всем ужасно не хватает общения с тобой. Правда.

— Отпусти мою руку, Анна. Я — не враг тебе. — Я посмотрела дочери в глаза, пытаясь вложить в этот взгляд все тепло и любовь, которые во мне были. Получалось, конечно, с трудом. Что-то не давало мне испытывать теплые чувства к ней, при всем том, что любила я всех своих детей одинаково. Той же любовью платили и они мне, но эта девушка… Она была исчадием ада. Она была женской версией своего отца с единственной лишь разницей: если он любил меня при всем его сумасшедшем и яростном темпераменте, она — ненавидела. Причин я не знала, но при всем этом инстинкты твердили во весь голос держаться от нее подальше.

Девушка хрипло и грубо рассмеялась мне в глаза в ответ на предложение мира.

— Разумеется, ты — мне не враг. Ты — моя конкурентка. Жаль, что я не могу убить тебя прямо сейчас. Но когда наберусь сил, я сделаю это, можешь не сомневаться. Рукой под ребра… — Анна сдавила рукой мою грудь в алом шелковом платье, продвинувшись ладонью по ней вниз, в область сердца. — Надавить и вырвать сердце.

Она ударила меня кулаком в солнечное сплетение, и воздух точно выбили из моей груди. Я ловила его ртом, задыхаясь, схватив дочь за руку. Что-то привлекло мое внимание. На ее венах виднелись темные длинные полосы, которых я раньше не видела. Что-то мешало им заживать и регенерировать.

— Ты опять заставляешь своего брата резать тебя, конченная ты психопатка! — Я с шумом вдохнула, яростно выворачивая ей запястье до хруста. — Отвали от Влада, прекрати портить моего невинного сына, иначе тебе мало не покажется.

Я в ответ ударила ее под дых и, когда она упала на колени, а волосы перекинулись через ее плечо, я увидела свежие кровавые борозды на шее сзади.

— Что? — Девушка расхохоталась мне в лицо, яростно окидывая меня пренебрежительным взглядом сверху вниз. — Я тебя умоляю, мамочка. Если бы тебе дали больше мозгов от рождения, ты бы, наверняка, поняла, почему раны на теле вампира не заживают. А еще ты бы поняла, что мой брат, маменькин сыночек, который боготворит тебя, жалкий и убогий слизняк. Я все детство верила, что он достойный. Что мы можем играть вместе. Но нет. У меня другой партнер для игр, мамочка. Ну же. Я понимаю, что рожденные людьми в наше время — безоговорочные идиоты. Но ты хотя бы попробуй включить свои мозги и пораскинуть ими, бедная, бедная овечка. Давай сыграем с тобой в ассоциативную игру ‘Волки и овцы’. Мужчинам-хищникам нравятся невинные слабенькие овечки, им нравится играть с ними, сдирать с них шкурку иногда. Но знаешь что? Женятся-то они на волчицах, им подобных. А теперь пойми, ты — трепетная жалкая овца, а волчица — я.