Трансильвания: Воцарение Ночи

Роксенбер Лорелея

В этой грохотавшей Вселенной все-таки было время для идиллии. Владислав приобнял меня за талию, и я положила голову ему на плечо. Моя жизнь всегда была странной, а сейчас стала чудесатее вдвойне, но я ни о чем не жалела. Словно с рождения знала, чего я хочу и никогда не колебалась. Я хотела всю свою жизнь следовать за этим мужчиной и выносить в себе продолжение его рода, его семейного древа. Стать частью фамилии Дракула и дать жизнь потомкам этой фамилии. Будущим сынам Дракона. Или Дьявола, как угодно.

— Разряд! — Дал команду Роберт, и ослепительный свет молнии побежал по проводам и металлическим проводникам, подведенным к каждому из коконов.

— Три удара молнии и жизненная энергия чудовища, и наши дети оживут.

Безумный азарт огнем полыхал в черных глазах. Граф стиснул мою руку так, что я почувствовала боль.

Этот азарт был сродни рвению поэта, с которым он читает свои стихотворения на публике, физика, совершающего мировое открытие, будущего профессора, находящегося в двух шагах от балла за защиту диссертации…

Новый удар молнии, и новый разряд пронесся по лаборатории со световой скоростью. Монстр на крыше, находясь под оголтелым проливным дождем, надрывно кричал от боли, которую причиняли ему удары тока в миллионы вольт.

Сразу после третьего удара оболочка каждого из коконов лопнула, и лаборатория заполнилась гомоном, нескончаемым писком и шелестом сотен маленьких крыльев. Итого: семьсот два малыша. Нет, я посчитала их не в воздухе, на такое даже мое вампирское зрение при их постоянном перемещении неспособно, а когда Роберт и доктор Андерсен аккуратно развешивали коконы под потолком и подводили к ним металлические трубки. Маленькие вампиры были зелеными, но не оттого, что совсем незрелые. Вероятно, они еще были покрыты зеленой слизистой оболочкой коконов. По логике, они должны были быть белыми, как я, или черными, как их отец, или серыми, как последствие совмещения хромосом с изменением фенотипа окраски. Крошечные летуны обладали нереально острыми клыками, маленькими красными глазками, перепончатыми лапками и крылышками, а также длинными хвостами. Все это удалось разглядеть, потому что двое самых смелых подлетели к нам и сели на наши вытянутые руки, умильно заглядывая нам в глаза. Стихли даже звуки работавших машин и крики боли монстра Франкенштейна. Единственным звуком в этом помещении был писк новорожденных.

— Ну что же, мать. Дети голодны. Научи их охотиться. — Свободной рукой муж коснулся моего подбородка и посмотрел мне в глаза. — Спасибо за них. Я у тебя в неоплатном долгу.

— Рассчитаешься потом. Ночным дежурством, потому что одной мне за армией новорожденных не уследить.

Прямо с навесного моста я взмыла вверх, в долю секунды обратившись в бестию и вылетела через проем на крыше. В полете сделав двойное сальто, я расхохоталась, окликнув монстра по имени со словами о том, что он — ничто и зовут его никак, когда пытается противодействовать королю и королеве.

Следом за мной, повинуясь чувству импринтинга, через дыру в потолке вылетела стайка, постепенно окружившая меня со всех сторон. Мы полетели вперед, на запад, в поисках земель обетованных, способных нас прокормить. Малыши не отставали от меня ни на миллиметр, поминутно норовя вцепиться в мои большие крылья зубками и коготками, но это было не больно, а скорее, щекотно. Налет на одну из деревень на западе окончился полным фиаско для ее жителей. Считанные секунды оставались ей до насильного выдергивания из сна. Организовав атаку на самых слабых: женщин, стариков и детей, я разбивала деревянные двери одним ударом, летая то вслед за одной стайкой, то за другой, контролируя действия малышей и следя за их безопасностью. Когда все оказались сыты, в деревне не осталось ни единой живой души. Я изрядно утомилась и по пути домой летела гораздо медленнее. У моих детей же энергии было хоть отбавляй, тем не менее, они не пытались вырваться вперед, а радостно пищали, облепив меня со всех сторон, совершая сальто, пируэты и кульбиты в воздухе рядом со мной. Да. Они в отличии от меня понимали, что есть радость бессмертного существования уже сейчас. Я же чувствовала лишь усталость, наперед отдавая себе отчет в том, что в ближайшие полгода отдохнуть не удастся точно. Один за другим маленькие вампирята влетали в распахнутые окна замка. Я влетела последней, проследив, чтобы никто не остался на улице в ненастную грозовую ночь.

Около трех недель мы с Селеной обучали новорожденных всему, что знаем сами. Правильно летать и питаться, охотиться и убивать. Только укус взрослой особи был чреват обращением, поэтому моим детям не было необходимости соблюдать наши правила иссушения жертвы до последней капли крови. Моя экс-наставница, а ныне квалифицированный воспитатель наших детей, дала мне знать о том, что принимать человеческий

облик малыши научатся к трем годам, но не ранее. А возраста в три года они достигнут примерно через месяц. Пока этого не произошло, за мной бегала, летала, прыгала, носилась и кувыркалась орава из семисот новорожденных вампиров в звериной фазе. День ото дня становилось труднее. Озорники любили поиграть, а их излюбленной игрой стала игра — ‘Вцепись маме в волосы. Да чем сильнее, тем лучше’. Надо ли добавлять, что эта игра мне пришлась немножечко не по душе? Ну прямо самую малость. Один раз, утомившись от абсолютного непослушания, я слишком громко топнула каблуком по полу. Маленькая зеленоглазая девочка серого цвета, которую и отец, и Селена называли принцессой или региной, объясняя это тем, что в каждом королевском вампирском выводке рождается регина или регис — единственный претендент на престол, оказавшись рядом и став случайной жертвой несанкционированной агрессии неуравновешенной матери, прижала ушки к голове, поджала хвост, попятилась и виновато посмотрела мне в глаза своими — огромными, размером с блюдца. В них блестели слезы абсолютного горя. Я не выдержала. Взяв чадо на руки и прижав к груди, я довела вампиреныша до такой радости, что она сочла необходимым взвизгнуть от счастья и вцепиться острыми когтями мне в шею и волосы. Я тяжело вздохнула. Три недели казались вечностью. Три месяца, пока они окончательно повзрослеют и застынут в возрасте двадцати двух лет, я переживу, только превратившись в иссушенную мумию. Труп жены и матери. Сил на исполнение государственных дел, разумеется, не оставалось, да и благо Владислав со всем справлялся сам и не требовал моей помощи. Я взяла с тумбочки трюмо бутылочку с соской, заполненную кровью, и поводила перед носом резвившейся малышки. За это время мы привлекли слишком много внимания. Был повод перейти на пакетированную диету, чтобы избежать скорейшего появления охотников на вампиров. С лязгом челюстей вцепившись в бутылочку зубами, вампирка заметно успокоилась. Я снова села с ней на кровать, держа ее на манер младенца. Она была уже триста двенадцатой за сегодня. Еще ровно столько же покормила Селена перед тем, как ушла домой.

Дверь неслышно отворилась, и Владислав вошел в комнату.

— Как дела у Мадонны с младенцем? — Улыбчиво произнес он. Я закатила глаза. Его эпитеты после сегодняшнего были излишни. — Твои нервы, наверное, выматывают тебя до невозможности из-за усталости.

— Помилуй. Какие нервы. — Я отерла пот со лба свободной рукой. — Мне выдохнуть некогда, не то, что задуматься о своем нервно-психическом состоянии. Я не сделаю, не сделает никто. Мне не до себя.

— Так можно быстро сгореть. — Он присел на кровать рядом и положил руку мне на колено, постепенно заводя ее под подол платья кофейного цвета.

— Я тебе руку сломаю. Серьезно. У меня на руках дочь. Триста какая-то по счету. Я понимаю, что все мужчины думают исключительно нижней головой, но убери свои бледные пальцы. Если ты сейчас начнешь, и я к тебе полезу под ремень, мы же ни за что не остановимся, пока вся кровать не окрасится в красный от моей крови. Дела есть. Важнее игр самки и самца.

— Да ты стала убежденной матерью за несколько дней. Куда исчезла моя богиня секса, которая никогда мне не отказывала? — Огорченно присвистнул муж.

— У нее появилась ответственность. Но тебе никто не мешает. Становись убежденным отцом. — Я кивнула головой в сторону тумбочки. — За дело, папочка, вон бутылочка с соской. Иди хватай шестьсот последнего голодного и вперед.

— Ну уж нет, птичка. Я их зачал. Возиться теперь тебе. Подключай слуг. Я - пас. С бумажной волокитой ты мне не помогаешь, поэтому свои материнские обязанности ты будешь исполнять самостоятельно.

— Будто бы я чего-то другого ожидала. — Я фыркнула, кидая в мужа приготовленным ему мной еще днем, черным халатом. — В таком случае, в душ, кукушка. Минут через сорок я заканчиваю.

Поймав халат левой рукой, он склонился ко мне и прошептал на ухо. — Приходи ко мне, моя бабочка. Я знаю, что ты устала настолько, что твое тело уже готово к подчинению и грязному низменному использованию. А оно будет настолько медленным, что ты задохнешься. Я задену каждую струну твоего изнемогающего тела. И тогда просьбы о пощаде не сработают, потому что я грубый, жестокий и беспринципный. Настолько, что уже сказал все, что мог, чтобы ты пришла. Теперь у тебя не хватит сил отказаться.

С лукавой ухмылкой он закрыл за собой дверь.