Тренировочный День 5

Хонихоев Виталий

— Тебе не понять, Полищук, люблю я ее. — твердо говорит Батор: — ты вот кого-то хоть когда-нибудь любил? Эх, да что толку с тобой говорить, ты как дерево. Пойду к мужикам во двор спущусь. — он встает и подтягивает на себе трико. Вставляет ноги в шлепанцы и шлепает к выходу из кухни.

— Ну удачи. — говорит ему вслед Виктор. Разбираться в семидесяти оттенках Баторо-Светкиных отношений неохота. Вот совсем неохота. Охота поесть, всполоснуться в умывальной, упасть в койку и заснуть и быть счастливым как червяк в яблоке. Червяк, у которого все натерто и лопнуло, да еще и опухло. И да, в койку не получится, в койке Марина спит. И как он, обычный физрук средней школы номер три дошел до жизни такой? Почему у него в кровати спит

Марина? Сам разрешил, конечно, но все равно неудобно. Несмотря на то, что ночь со вчера на сегодня лично он про себя мысленно окрестил «Варфоломеевской» и даже зарок дал на женщин впредь не смотреть, все же зрелище разметавшейся во сне Марины в одной ночнушке — подействовало на подкорку сознания. Эффект Кулиджа гласил что самцы проявляют высокую активность по отношению к каждой новой самке, готовой к размножению. И ключевое слово тут — к новой. После того что было — как бы теперь товарищ Бергштейн не изогнулась в привлекательной и соблазнительной позе и чтобы не выкинула — он бы не среагировал. Потому что баста карапузики, все, был Витька, да вышел весь. А поди ж ты, зрелища лежащей на его кровати Марины хватило чтобы в душе что-то шевельнулось… и не только в душе. Шевельнулось и заболело, напоминая о натертостях и рваной уздечке. Каждый человек в душе своей суть животное, а крысы-самцы в экспериментах Кулиджа продолжали спариваться с новыми самками пока не умирали от истощения, думал он, разрезая котлету краем ложки. Котлета оказалась неожиданно вкусной и он машинально отметил что Лиля готовить вовсе не умеет, ни готовить, ни дома прибраться, а вот Маринка…

— Вить, привет. Приехал уже. — на кухню входит Светлана: — Батора не видел тут?

— Он во двор спустился, к мужикам. — отрывается от своей котлеты с пюрешкой Виктор: — у тебя как дела?

— Нормально. Маринка у тебя спит? Надо будет ее разбудить, пусть к себе идет. — хмурится Светлана: — я же ей сказала, что у нас с Батором все, а она полдня у тебя проспала. Ладно, я в умывальную, а потом к тебе за ней зайду.

— … м! — говорить с набитым ртом невежливо, потому он просто кивнул и промычал что-то невнятное. Доел котлету, отметив что готовит Марина хорошо, такую вот котлету вдоль разрезать и на половинку горбушки ржаного хлеба положить и в газету завернуть, да с собой в школу взять… а там огурчиков соленых еще бы…

Он встает, закрывает кастрюлю крышкой и убирает в общий холодильник, оставив Маринину записку сверху. Идет в свою комнату за полотенцем и мыльно-рыльными принадлежностями. Открывает дверь и первым делом сталкивается с рассерженным взглядом темных глаз.

— Мне вот что непонятно, Витька. — говорит Лиля, которая сидит на столе и болтает ногами: — стоит тебя одного на пять минут отпустить, а у тебя уже какая-то девка в кровати лежит… объяснишься?

Глава 7

Глава 6

Объяснять что-либо девушке, которая уже вошла в режим «ты все равно виноват, скотина ты эдакая» — бесполезно. Уж эту простую истину Виктор еще в первой своей жизни усвоил хорошенечко, кстати еще по опыту отношений с Яной. Потому, как и полагается ветерану-триарию новую беду он встретил, не дрогнув и мускулом. Молча открыл шкаф и взял полотенце, коробочку с зубным порошком и зубную щетку. Взял пластиковую мыльницу и перекинул полотенце через плечо. Был вечер и потому он не стал брать с собой помазок и опасную бритву сразу по нескольким причинам. Он слышал что некоторые французы бреются именно два раза в сутки — первый раз утром и второй раз — вечером. Первый раз — для всех, а второй раз — для женщины с которой проведут ночь. Романтичные эти французы, ничего не скажешь. В его же случае опасная бритва и помазок ничем не помогут, потому как спать он сегодня будет один… так что бритва ничем не поможет. А вот опасный и очень острый режущий предмет в руке

когда может произойти горячий спор с решительной и очень-очень быстрой девушкой — явно не к месту.

— Итак. — говорит Лиля, раскачивая ногами под столом и наклонив голову. изучающе смотря на него, словно на чемодан без ручки, который и выкинуть жалко и тащить тяжело: — давай-ка с самого начала, кобель и бабник, думаешь соблазнил меня и теперь можно ходить по бабам налево и направо? Как ты мог вообще?

— Кого ты говоришь в школе играла? В овощном хоре? Огурца? — поднимает он одну бровь.

— Помидорку! — возмущается Лиля.

— Вот-вот. Актриса из тебя хреновая. Переигрываешь. Тебя вон с Женькой-алкашом дворовым нужно познакомить, вот где греческая трагедия и надрыв души, — он чешет себе затылок, оглядывая Лилю с головы до ног: — а у тебя больно мордочка довольная и улыбка постоянно на лицо так и лезет.

— У меня лицо такое! И, между прочим, на тот спектакль пришло очень много народа! Был аншлаг! У меня брали автограф!

— Родители? — понимающе кивает Виктор.

— Пфф! Ты скучный. — она складывает руки на груди: — даже не испугался. А почему?

— Ну… во-первых ты же знаешь кто это такая. Вы же вместе в парке были, а ты со Светкой дружишь, значит знаешь, что это Светина подруга Марина. И если бы ты действительно сцену хотела мне закатить, ты бы сказала не «какая-то девка у тебя в кровати», а «почему Марина у тебя в койке».

— Тц. — Лиля прикусывает ноготь на большом пальце: — я как-то не подумала.

— Ты чего приперлась? У тебя ж хомяк дома жрать хочет. И завтра на тренировку.

— Хомяка я проведала, Машку до дома проводила, с Юлькой поболтали, вот я и решила тебя проведать. Кроме того… ты чего, не соскучился разве?

— Неа. — честно отвечает Виктор: — ты, Лиля — совершенно удивительная девушка, красивая, веселая и очень-очень сексуальная и…

— И умная!

— Вот чего нет, того нет…

— Вот ты скотина, Полищук! — она больно бьет его кулачком в плечо: — мог бы разок и соврать. Кроме того, ты не закончил! Ты сказал «во-первых» и все! А где «во-вторых»?

— Чего вы разорались? — бормочет Марина, просыпаясь. Садится на кровати и трет глаза кулачками, зевает во весь рот…

— Добрый вечер, соня. Светлана просила тебя разбудить, у нее с Батором все. — говорит Виктор. Марина сонно кивает, наконец разлепляет свои глаза и с удивлением смотрит на Лилю.

— Лилька! — говорит она: — а ты что тут делаешь?!

— Я у тебя то же самое хотела спросить! — в глазах у Лили мелькают лукавые искорки, она складывает руки на груди и наклоняется вперед: — что ты, шалашовка, делаешь в постели моего парня, а?!

— Ой! Извини… все не так как кажется! Я и не… извини меня пожалуйста, Лиль! У нас с Витей ничего не было и…

— Так он тебе теперь еще и Витя! Да как ты…

— Лиля, ну прекрати уже людей пугать. — вздыхает Виктор и Лиля сразу как-то сдувается в размерах. На ее лице расплывается довольная улыбка.

— Вот! — торжествующе говорит она: — вот как надо реагировать, товарищ Полищук! Смешно же! А ты такой холодный — «хреновая из тебя актриса»… обидно, знаешь ли! Я всю жизнь хотела в Щукинское поступить, а меня зарезали! У меня талант, видишь, она же поверила! Это ты просто мужлан и не можешь понять девичей души!

— … а? — слабым голосом говорит Марина и часто-часто моргает глазами, так словно она видит странный сон и очень хочет проснуться.

— Витька, разбудил эту кулему? — в комнату врывается Светлана: — о, Лилька, привет! Чего ты тут делаешь?

— Это я у тебя хотела бы спросить! — снова встает в «позу» Лиля, скрещивает руки на груди и надменно задирает подбородок вверх: — чего это ты врываешься в комнату моего парня ночью. Да еще и так непотребно одетая!

— Ой, иди в жопу, Бергштейн, — отмахивается от нее Светлана: — я тебя как облупленную знаю, никогда ты парней не ревновала.