Трепанация
Шрифт:
Веня с детства был застенчивым, как многие дети, но его сутулость, проявившаяся в юношеские годы, скорее была следствием авторитаризма и харизматической целостности натуры отца. Эта глыба воли и рассудочности, лишенная эмоций, придавливала его всю жизнь и напрочь лишала права на свое мнение или самостоятельность поступков. И все же в нем теплилась жизнь и надежда на выживание собственного Я под этим прессом абсолютизма.
Первые признаки одиночества проявились, как ни странно, примерно в пять-шесть лет.
Случилось это так. Как-то в выходной день с утра Веня стал
Преодолевая страх, с сильно бьющимся сердцем он опустил штанишки до колен и сжал свой членик. Затем присел и потерся попкой о стену. Это было восхитительно, но тут дверь распахнулась, и вошел отец.
– Что ты тут делаешь?
Веня лихорадочно встал и натягивал штанишки.
Отец молча смотрел на него.
– Я ударился, – только и смог произнести Вениамин.
Чувство вины бросило кровь к его лицу.
– Дай посмотрю, – сказал отец и, наклонившись над сыном, слегка оттянул штанишки у пояса.
– Ничего там нет. Пойдем завтракать.
Много раз после этого на Веню накатывали кошмарные ощущения внезапности и отчаянной вины, которые он испытал. И одиночество. Возможно, впервые он почувствовал, что есть его собственный мир и он принадлежит только ему, со всеми кошмарами и потрясениями, и никто не сможет войти в него для того, чтобы ему помочь. А отец? Отец оказался первым в списке тех, кому недоступны переживания сына, несмотря на то, что он был талантливым, а может даже выдающимся психологом.
Возможно, сложившаяся замкнутость и интенсивная внутренняя жизнь подтолкнули Веню к изучению психологии и выбору ее как специальности впоследствии.
Однако в отличие от отца, который, как ему казалось, видел и чувствовал происходящее в душе пациентов, Веня считал, что это иллюзия и самообман. Не способен человек в принципе чувствовать или понимать происходящее в сознании другого.
Возможности психологии он представлял только в совместной работе психолога и пациента, но ни в коем случае не самостоятельного психолога. Последний всегда без зрения. Он никогда не может ничего увидеть. Можно представить самолет, который потерял пилота, как в некоторых голливудских фильмах. Находится пассажир, который первый раз садится за штурвал и по связи с диспетчерской службой на земле сажает самолет. Или не сажает. Так вот, психолог – это и есть диспетчер, который пытается вместе с пассажиром посадить самолет.
Отец был недоволен позицией сына, называя ее трусостью и нежеланием брать ответственность на себя. Он считал, что психолог должен принимать решения и объяснять пациенту то, что тому непонятно. Брать его за руку и вести к выходу. Да, бывают и ошибки, а где они не бывают. Но и психолог имеет право на ошибку, как любой другой человек, и не стоит этого бояться. Надо смело менять жизнь пациента, если это ведет к выздоровлению или улучшению состояния.
Особенно бурной была реакция отца на робкие возражения Вени против его рекомендаций в случае с клиентом С.
Молодая
В конце концов они решили пожениться, но это противоречие привело к тому, что на время они расстались, хоть и страдали от этого.
Спустя некоторое время они помирились, и девушка сообщила, что беременна.
Они сыграли свадьбу.
Поведение обоих не изменилось. Каждый отстаивал свою позицию. В результате происходили частые ссоры. Они расставались, но вновь мирились и воссоединялись.
С каждым разом отношения становились напряженнее, а атмосфера невыносимой для обоих. Кроме того, девушка постоянно делала замечания своему избраннику, что тоже приводило к конфликтам.
Александр Борисович высказался конкретно и безапелляционно. Надо развестись, и все.
Это было грубое вмешательство в жизнь пациента, что, по мнению Вени, недопустимо. Он считал, что надо совместными усилиями корректировать поведенческие установки, то есть, в сущности, адаптировать их друг к другу.
Отец разразился тирадой о личных качествах Вени. От слабоволия до некомпетентности. Таким образом, разговор получился приятный. Да, да, приятный для Александра Борисовича – он чувствовал внутреннее удовлетворение от беседы с сыном. Впрочем, сын его не радовал.
В тот момент Веня хотел окончить психфак и начать самостоятельную жизнь. Он понимал, что это будет непросто. Непросто будет освободиться от отца, который продолжал изо дня в день методично и последовательно, как он сам выражался, «формировать мышление» сына.
Можно себе представить, какая радостная тревога охватила Веню, когда он узнал о том, что у него есть брат.
Сознание было захвачено Осипом. Его разбитость и пассивность не могли скрыть твердый характер и ясное мышление. Он был симпатичен, приятен, хоть и внутренне напряжен. Но в общении с ним приходило понимание того, что напряжение не связано с собеседником. Оно – суть его натуры, и это добавляло, как ни странно, обаяния.
Веня очень волновался, когда впервые шел в гости к брату, и когда все оказалось проще и свободнее, а напряжение ушло, но чувство симпатии к Осипу только усилилось.
Эта симпатия переросла в нечто большее, когда Осип так легко познакомил Вениамина с Вероникой, девушкой его мечты, чего он даже не мог себе представить.
Неизвестно, догадывался ли Осип, что значил для Вени этот поступок. Никто, так он считал в тот момент, не сделал для него в жизни больше, чем Осип.
Конечно, они говорили и об отце. Позиция Вени удивила. Он считал, что Осип абсолютно прав в своем отношении к отцу, который его, по сути, забыл и оставил на произвол судьбы. Более того, он считал, что, вопреки ожиданиям отца, Осип имеет право сказать ему в лицо все, что думает о нем и его отношении к своему ребенку. Как он имеет право учить жизни других, если сам поступает так низко!