Трепанация
Шрифт:
– Вы Остров? – спросил тот.
– Да, – ответил, вставая со стула, Иван.
– Чего же вы не зашли? Я ждал вас.
– Так я думал, вы меня позовете.
– Я же передал охране пропуск и сказал, чтобы вам объяснили, как ко мне пройти.
– Ну, я не знал… и вот ждал. Думал, меня позовут.
– Теперь мне надо отойти к руководству. А что у вас? Почему вы хотели со мной встретиться?
– Понимаете, я хотел кое-что объяснить, – неуверенно начал было Иван.
– Это по делу священника Феодосия?
– Да.
– Так там еще экспертизы не закончены. У вас что-то
– В общем, да. Думаю, это очень важно, – и Иван опустил голову.
– Давайте так сделаем. Напишите заявление, а я приобщу его к материалам расследования. Можете оставить его в канцелярии.
– Было бы лучше, если бы вам лично, – тихо проговорил Иван.
– Ладно. Мне надо идти. Я вернусь через полчаса.
– А где можно взять бумагу и ручку?
С видимым раздражением следователь вернулся в свой кабинет и вынес пару листов бумаги и шариковую ручку.
– Вот, – передал он это Ивану. – Садитесь вон там, – и он указал на стол, стоявший чуть дальше по коридору. – Я скоро вернусь.
Оставшись один, Иван сел к столу и задумался.
Следователь Дворянков был очень симпатичным мужчиной лет сорока. Лицо его сохранило какие-то ангельские черты детства, и лишь взгляд и изгиб линии губ говорили о том, что это уже взрослый и ответственный мужчина. В нем почти не угадывалась воля, но это компенсировал интеллект, который ощущался, будучи растворенным в общем образе. Ему можно было доверять. Хотя предопределить победу человеческого разума над государственным мышлением было невозможно. А может быть, причина была всего лишь в прическе. Она напоминала своей аккуратностью комсомольские стрижки семидесятых годов.
Сам следователь на Ивана почти не обратил внимания. Волновало его то, что сроки расследования по делу об убийстве Шевчука подходили к концу. Надо было продлевать сроки содержания под стражей его сожительницы и главной подозреваемой Никольской. Никаких свидетелей той бытовой ссоры не было. Экспертиза не могла дать однозначного заключения, и так далее, и так далее.
Шеф его вызывал для объяснений о сроках направления дела в суд и наверняка для того, чтобы подбросить еще пару дел, хотя у него в производстве и так уже одиннадцать, и пять материалов, ждущих принятия решений. Это угнетало. Вернее, угнетало не то, что много работы, а то, что нескончаемый поток ее превращает жизнь в однообразную рутину, в которой нет просвета и надежды на настоящую жизнь.
Его ожидания оправдались, и, когда он возвращался в свой кабинет, в его мыслях уже не было ни разговора с шефом, ни заявителя, которого он увидел стоящим у двери.
– Вот, написал, – сказал Иван, протягивая листок бумаги.
Следователь задумчиво взял листок и, вдруг вспомнив, о чем идет речь, предложил войти в кабинет. Тут же сев за стол, он начал читать и буквально через пару секунд вопросительно посмотрел на Ивана, который стоял перед ним.
– Не понял. Какая палка? Кто кого ударил? Вы о чем? – спросил он удивленно.
– Я убил священника, – на удивление спокойно проговорил заявитель.
– То есть это явка с повинной, что ли? – скорее разговаривая
– Да.
– Я правильно понимаю, вы утверждаете, что… – и он углубился в чтение заявления. – Вы убили отца Феодосия? Правильно?
– Да. Я убил отца Феодосия.
Следователь откинулся в кресле, внимательно посмотрев на Ивана.
– Присаживайтесь, – как-то между прочим выговорил он.
Иван кивнул и присел за приставной столик.
«Я, Остров Иван Иванович… ударил палкой по голове священника Феодосия и убил его. За это готов понести заслуженное наказание», – прочел вслух следователь.
– А за что вы его ударили, Иван Иванович? – вкрадчиво спросил следователь.
– Это неважно. Между нами были идейные расхождения, – глядя в сторону, ответил Иван. И добавил совсем тихо: – Да вы, наверное, и не поймете.
– Что, что вы говорите? – переспросил следователь.
Иван задумчиво посмотрел на него, опять отвел взгляд куда-то в сторону и, уже глядя ему в глаза, уверенно произнес:
– Ну убил я его, что же тут не понять. Судите меня, и все. Что здесь еще разбираться. Какая вам разница, за что? – И, помолчав секунду, добавил: – Было, наверное, за что. Да и не помню я деталей. Что, вам мало моего признания?
– Мало. Представьте себе, мало. Свидетели есть?
– Нет никаких свидетелей. Зачем они? Какая вам разница, я не понимаю! – заметно нервничая, повысил голос Иван.
– А затем, что я ваши признания к делу не пришью, – откидываясь в кресле, ответил следователь.
Он почувствовал подступающее раздражение. Возможно, это было результатом того, что посетитель разговаривал с ним с легким пренебрежением. Высокомерно, что ли. А возможно, Остров заразил его этой манерой общения.
В любом случае, надо было принимать решение немедленно, а какое – следователь еще не знал. Он был опытным сотрудником, но такая ситуация в его работе была впервые. Обычно явка с повинной, да и просто признательные показания давали люди, обработанные длительными уговорами или угрозами, тем психологическим давлением, которое ни в каких учебниках не описывалось и приобреталось следователями самостоятельно, поскольку было заложено в них природой – подчинять более слабых или зависимых существ. Это роднило их с бандитами, которые готовы применить насилие и нарушить закон. Грань очень тонкая. Но в данной ситуации посетитель не только не боялся своей участи – он, бравируя, шел ей навстречу. Одно из двух: либо это сумасшедший, либо очень смелый человек, что, в сущности, одно и тоже.
Зазвонил внутренний телефон. Следователь поднял трубку.
– Можно позже? У меня явка с повинной, – и, послушав собеседника, добавил: – По священнику, помните, я выезжал на труп. Нет, экспертиза еще не готова. Доложу.
Он посмотрел на Острова.
– Иван Иванович, я должен вас допросить в качестве свидетеля и подозреваемого. Вы не возражаете?
– Нет. Давайте быстрее покончим с этими формальностями. Вы меня сегодня отвезете в тюрьму?
– Всему свое время, – с легкой усмешкой ответил следователь. – У вас есть паспорт?