Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945
Шрифт:
Каждые две-три недели я на несколько дней выезжал из Берлина в Ставку Гитлера – сначала в Восточную Пруссию, а затем на Украину – для обсуждения множества технических проблем, которыми он интересовался как Верховный главнокомандующий. Гитлер знал все типы вооружений и боеприпасов вплоть до калибров, длины артиллерийских стволов и дальности огня. Он держал в голове сведения о накопленных запасах важнейших типов вооружений и ежемесячном их производстве, а потому мог сравнивать указанные нами в планах квоты с реальными поставками и делать соответствующие выводы.
То, как Гитлер простодушно радовался любой возможности блеснуть своими знаниями в сфере вооружений, как прежде в автомобилестроении или архитектуре, то, как он жонглировал специфичными цифрами, свидетельствовало
Он черпал информацию из толстой книги в красном кожаном переплете с широкими желтыми диагональными полосами – каталога, постоянно пополнявшегося новейшими данными по тридцати – пятидесяти типам оружия и боеприпасов. Этот каталог всегда лежал на его ночном столике. Иногда в ходе военных совещаний, когда Гитлера не устраивали названные кем-то цифры, он приказывал лакею принести каталог, находил нужную страницу и доказывал, что он прав, а генерал ошибся. Никогда не подводившая Гитлера память на цифры была кошмаром его окружения.
Подобными трюками Гитлер ловко запугал большинство приближенных офицеров, но никогда не возражал авторитетным специалистам, благоговения перед которыми так и не преодолел.
Мой предшественник Тодт иногда брал на совещания с Гитлером двух своих ближайших помощников, Ксавера Дорша и Карла Заура, и порой одного из экспертов, однако считал необходимым докладывать Гитлеру лично и привлекал спутников лишь для уточнения сложных технических деталей. Я же с самого начала не обременял себя запоминанием цифр, которые Гитлер все равно знал лучше меня, однако, помня о его уважении к специалистам, всегда отправлялся на совещания в компании экспертов, лучше всего разбиравшихся в затрагиваемых вопросах.
Таким образом я оградил себя от наваждения всех «фюреровских конференций» – страха быть загнанным в угол потоком цифр и технических характеристик. В Ставку фюрера меня сопровождало около двух десятков гражданских лиц. Вскоре в «Запретной зоне I», особой охраняемой зоне вокруг Ставки, все посвященные потешались над «десантами Шпеера». В зависимости от обсуждавшихся тем, на совещания, которые проводились в оперативной комнате Ставки, примыкавшей к апартаментам Гитлера, приглашалось от двух до четырех моих экспертов. Помещение площадью около 84 квадратных метров было обставлено скромно, стены обшиты панелями из светлого дерева. У большого окна стоял огромный дубовый стол для оперативных карт длиной 4 метра. Для участников совещания был стол поменьше с шестью креслами.
На совещаниях я старался выступать как можно меньше – вкратце излагал тему, а затем просил одного из присутствующих экспертов высказать свое мнение. Ни охранная зона со шлагбаумами и пропусками, ни регалии многочисленных генералов и адъютантов, производившие столь сильное впечатление на Гитлера, ни в коей мере не устрашали моих экспертов. Многие годы успешной практической деятельности обеспечили им ясное понимание собственной значимости и меры ответственности. Иногда обсуждение перетекало в жаркую дискуссию, ибо специалисты часто забывали, с кем разговаривают. Гитлер воспринимал подобные ситуации с юмором. В кругу профессионалов он, как всегда, вел себя скромно, любезно и уважительно и, более того, отказывался от своей привычки подавлять оппозиционеров длинными и утомительными речами. Он умел отличить главные вопросы от второстепенных, легко адаптировался в любой ситуации и удивлял всех быстротой, с которой выбирал один из нескольких вариантов и находил убедительные доводы в пользу своего решения. Он легко ориентировался в представляемой ему технической документации. Его вопросы доказывали, что во время краткого вступительного объяснения он ухватывал суть даже сложных проблем. Однако и это на первый взгляд достоинство оборачивалось недостатком: слишком легко ухватывая суть, он не успевал тщательно разобраться в проблеме.
Я никогда не мог предсказать исхода совещания. Иногда Гитлер немедленно одобрял предложение,
133
Девяносто четыре раздела «Протоколов совещаний у фюрера», включающие 2222 темы обсуждений, сохранились во всей своей полноте и дают ясную картину выносимых на совещания вопросов. После совещаний я диктовал общие пункты повестки, а Заур и другие коллеги диктовали информацию, относившуюся к их сферам деятельности. Правда, эти протоколы не совсем точно отражают характер дискуссий, ибо для того, чтобы укрепить авторитетность наших решений, мы предваряли их словами «фюрер решил» или «по мнению фюрера» даже в тех случаях, когда добивались необходимого после яростных споров с Гитлером или же сами предлагали нечто, что вряд ли вызвало бы его возражения. В этом смысле избранная мною стратегия напоминала стратегию Бормана. Согласно протоколам, в 1942 г. я провел двадцать пять совещаний с Гитлером по вопросам вооружений, а в 1943-м – двадцать четыре. В 1944 г. количество подобных совещаний сократилось до тринадцати – явный признак уменьшения моего влияния. В 1945 г. я всего лишь дважды имел возможность обсудить проблемы вооружения с Гитлером, поскольку с февраля 1945 г. доверил Зауру право представлять меня на совещаниях. (См. также В.Л. Бойлькке. Вооружение Германии во Второй мировой войне: совещания Гитлера с Альбертом Шпеером 1942–1945 гг. (W.A. Boelcke. Deutschlands Rustung im Zweiten Weltkrieg: Hitlers Konferenzen mit Albert Speer 1942–1945. Frankfurt am Main, 1969).
Технический кругозор Гитлера, как и его общее мировоззрение, художественные вкусы и образ жизни сформировались в эпоху Первой мировой войны, и его интересы в военно-технической сфере ограничивались традиционным вооружением армии и военного флота. Зато в этой узкой области он непрерывно расширял свои познания и часто предлагал вполне практичные технические новшества. Однако, когда речь заходила о новейших разработках, таких, как, например, радар, атомная бомба, реактивные истребители или ракеты, интуиция изменяла ему. Во время редких полетов на новейшем «кондоре» он тревожился, что не сработает механизм, отвечающий за выпуск шасси, и говорил, что предпочитает старые «Юнкерсы-52» c неубирающимися шасси.
Очень часто сразу после наших совещаний Гитлер обрушивал на своих военных советников только что приобретенную техническую информацию, причем с таким небрежным видом, словно давно обладал этими знаниями.
Когда появился русский танк «Т-34», Гитлер торжествовал, поскольку новая модель доказывала правоту его давних требований удлинить стволы танковых орудий. Еще до моего назначения министром вооружений я слышал в саду рейхсканцелярии после демонстрации танка «Pz-IV», как Гитлер яростно ругал упрямых чиновников управления вооружений главного командования сухопутных войск, которые отвергли его предложение увеличить скорость снаряда путем удлинения ствола. Чиновники доказывали, что конструкция не рассчитана на столь длинный ствол и танк может просто опрокинуться.
Впоследствии Гитлер вспоминал эту историю всякий раз, когда его идеи встречали сопротивление: «Я был прав тогда, но никто не желал мне верить. Так вот! Я и сейчас прав!» Когда назрела необходимость в более скоростном нежели «Т-34» танке, Гитлер настаивал на том, что гораздо больших преимуществ можно достичь увеличением дальности стрельбы и толщины брони. И в этой сфере он уверенно жонглировал цифрами, по памяти называя пробивную силу снарядов и скорость их полета. Как правило, он отстаивал свою теорию, приводя в пример военные корабли: