Третий рейх. Зарождение империи. 1920-1933

Эванс Ричард Пол

Итак, под управлением такого человека, как Тельман, коммунистическая партия казалась растущей угрозой, не имеющей себе равных для многих людей из среднего класса Германии в начале 1930-х гг. Коммунистическая революция казалось вполне реальной. Даже трезвомыслящий и интеллигентный умеренный консерватор вроде Виктора Клемперера мог спрашивать себя в июле 1931 г.: «Падет ли правительство? Сменит ли его Гитлер или коммунисты?» [592] Однако во многих отношениях сила коммунистов была иллюзией. Идеологическое противопоставление социал-демократам обрекло их на бессилие. Враждебность коммунистов к Веймарской республике, основанная на экстремистском осуждении всех ее правительств, включая даже Большую коалицию под руководством Германа Мюллера, которую они называли фашистской, полностью ослепила их, не позволив увидеть угрозу политической системе Веймара со стороны нацистов. Оптимизм партии по поводу неминуемого полного и окончательного краха капитализма имел некоторые основания в жутких экономических условиях 1932 г. Однако в ретроспективе он кажется совершенно безосновательным. Более того, партия, состоявшая в основном из безработных, неизбежно испытывала нехватку ресурсов и ослаблялась бедностью и непостоянством своих членов. Члены коммунистической партии настолько нуждались в деньгах, что во время депрессии коммунистические пивные закрывались одна за другой или переходили в руки нацистов. Между 1929 и 1933 годом потребление пива надушу населения в Германии упало на 43 %, и в таких условиях на сцену выступили более обеспеченные коричневые рубашки. В бедных кварталах крупных городов Германии шла, как выразился один историк, «квазипартизанская война», и постоянное жестокое давление коричневых рубашек медленно вытесняло коммунистов обратно в их исконные места обитания — трущобы и многоквартирные дома. В этом конфликте симпатии буржуазии были на стороне нацистов, которые по крайней мере не угрожали уничтожить капитализм или создать «Советскую Германию» в случае

победы на выборах [593] .

592

Klemperer, Leben sammeln, II. 721 (16 июля 1931).

593

McElligott, Contested City, 163.

III

Хотя от безработицы страдали в первую очередь представители рабочего класса, экономические трудности подрывали моральное состояние и других социальных групп. Задолго до начала депрессии, например, стремление сократить государственные расходы за счет сокращения штатов, которое должно было поддержать денежную стабилизацию после 1923 г., привело к волне увольнений с государственных постов. Между 1 октября 1923 г. и 31 марта 1924 г. было уволено 135 000 из 826 000 госслужащих, работавших в основном в системе железнодорожного сообщения, на почте, телеграфе и в печатных службах рейха, вместе с 30 000 из 61 000 офисных работников и 232 000 из 706 000 государственных чернорабочих [594] . Следующая волна сокращений прошла после 1929 г. с общим снижением зарплат на госслужбе от 19 до 23 % в период между декабрем 1930 г. и декабрем 1932 г. Многие государственные служащие на всех уровнях были потрясены неспособностью их профсоюзов остановить увольнения. Их враждебное отношение к правительству было очевидно. Некоторые перешли в нацистскую партию, других отпугнула открытая угроза нацистов устроить чистку в рядах госслужащих, когда они придут к власти. В целом в результате этих сокращений среди государственных служащих широко распространились беспокойство и разочарование республикой [595] .

594

Caplan, Government, 54 (table. 2).

595

Ibid., 100-30.

Многие работники из среднего класса чувствовали, что их социальное и экономическое положение находилось под угрозой при Веймарской республике. Офисные служащие теряли свои места или боялись, что это произойдет, учитывая, что банки и финансовые дома испытывали серьезные трудности. Туристические агентства, рестораны, магазины, торгово-посылочные фирмы — огромное число работодателей в секторе обслуживания столкнулись с тем, что покупательная способность населения значительно снизилась. Нацистская партия, теперь имевшая разветвленную структуру специальных подразделений, видела это и начала направлять свой призыв к профессиональным рабочим и среднему классу собственников. Это было воспринято как отступничество теми нацистами, которые, как Отто Штрассер, брат партийного организатора Грегора Штрассера, продолжали отстаивать «социалистический» аспект национал-социализма и чувствовали, что Гитлер предает их идеалы. Возмущенный поддержкой, которую Отто Штрассер и его издательский дом оказывали акциям левых, таким как забастовки, Гитлер вызвал руководителей партии на совещание в апреле 1930 г. и выступил с осуждением взглядов Штрассера. Чтобы попытаться нейтрализовать его влияние, он назначил партийным министром пропаганды рейха Геббельса. Однако, к раздражению последнего, Гитлер откладывал окончательное решение этого вопроса, надеясь, что пропагандистский аппарат Отто Штрассера окажется полезным на региональных выборах в июне 1930 г. Только после выборов, а также после того, как Штрассер опубликовал нелицеприятный отчет о своей ссоре с Гитлером, тот решил очистить партию от него и его сторонников. Штрассер опередил это решение, подав в отставку 4 июля 1930 г. Это было серьезное разделение. Наблюдатели затаили дыхание, гадая, выживет ли партия после отпадения левого крыла. Однако обстоятельства сильно изменились с тех пор, как Геббельс с друзьями возродил партию в Руре с помощью социалистических девизов. Уход диссидентов показал, что Штрассер со своими идеями имел очень слабую поддержку в партии, даже его брат Грегор отказался от него. Отто Штрассер исчез из серьезной политики и провел остаток жизни в Германии, а потом в изгнании, придумывая мелкие, сектантские организации для распространения своих взглядов среди небольшого числа единомышленников [596] .

596

Kershaw, Hitler; I. 325.-9; G"unter Bartsch, Zwischen drei St"uhlen: Otto Strasser. Eine Biographie (Koblenz, 1990); Patrick Moreau, Nationalsozialismus von ‘links’: Die ‘Kampfgemeinschaft Revolution"arer Nationalsozialisten’ und die ‘Schwarze Front’ Otto Strassers 1930–1935 (Stuttgart, 1984).

Избавившись от последних признаков «социализма», Гитлер приступил к установлению контакта с более консервативными правыми. Осенью 1931 г. вместе с националистами он присоединился к так называемому «Гарцбургскому фронту», опубликовав общую декларацию с Гугенбергом в Бад-Гарцбурге 11 октября, в которой заявлялось об их готовности объединиться в управлении Пруссией и рейхом. Хотя нацисты всячески подчеркивали свою независимость — например, Гитлер однажды отказался принимать парад «Стального шлема», — это стало знаком значительного расширения сотрудничества, первые шаги к которому были предприняты в ходе кампании против плана Юнга в 1929 г. В то же время Гитлер предпринимал серьезные усилия, чтобы убедить промышленников, что его партия не представляет для них угрозы. В своем выступлении перед примерно 650 бизнесменами в Клубе промышленников в Дюссельдорфе в январе 1932 г. он обвинял во всех бедах Германии марксизм — в своей речи он не упомянул о евреях ни единого раза — и подчеркивал свою убежденность в важности частной собственности, тяжелого труда и должного вознаграждения для трудолюбивых и талантливых. Тем не менее, по его словам, экономические проблемы того времени можно было решить в основном политическими средствами. Идеализм, патриотизм и национальное единство должны были стать основой для экономического возрождения, и эту основу могло обеспечить национал-социалистическое движение, члены которого жертвовали своим временем и средствами, рисковали жизнями днем и ночью в борьбе против коммунистической угрозы [597] .

597

Domarus, Hitler, I. 88-114.

Эти заявления, сделанные во время выступления, длившегося два с половиной часа, были крайне общими и не содержали никакой конкретной информации о том, что нацистская партия намерена сделать в области экономической политики. Они продемонстрировали социал-дарвинистское представление Гитлера об экономике, согласно которому ключом к успеху была борьба. Это не могло впечатлить его искушенную аудиторию. Ведущие промышленники были разочарованы. Нацисты потом объявили, что Гитлер наконец-то завоевал доверие крупного бизнеса. Однако конкретных свидетельств в пользу этого практически не было. Ни Гитлер, ни кто-либо еще не занялся кампанией по привлечению средств индустриальных воротил. В действительности после этого события некоторые нацистские издания по-прежнему продолжали нападки на трасты и монополии, тогда как другие нацисты пытались завоевать другую аудиторию, защищая права рабочих. Когда коммунистические газеты описали это собрание с точки зрения теории заговора, назвав его наглядной демонстрацией того факта, что нацизм был креатурой крупного бизнеса, нацисты приложили все усилия, чтобы отвергнуть это, опубликовав фрагменты речи в качестве доказательства независимости Гитлера от столицы.

Результатом всего этого стало понимание того, что бизнес не был готов вкладывать в нацистскую партию большее количество денег, чем это было раньше. Хотя один или двое человек вроде Фрица Тиссена прониклись энтузиазмом и предоставили средства для субсидирования экстравагантных вкусов руководителей нацистов, таких как Герман Геринг и Грегор Штрассер. А в целом та речь была обнадеживающей. Когда пришло время, она намного упростила обращение крупного бизнеса к поддержке нацистской партии. Но в январе 1932 г. до этого было еще далеко. На тот момент нацистская партия продолжала, как и ранее, покрывать свои расходы в основном за счет добровольных пожертвований своих членов, за счет входных взносов на собраниях, за счет доходов от прессы и публикаций и за счет пожертвований от мелких фирм и предприятий, а не от крупных компаний. Антисемитизм, о котором Гитлер, очевидно, забыл упомянуть в разговоре с представителями крупных промышленных фирм, должен был найти гораздо большую поддержку среди такого контингента [598] . Тем не менее теперь у нацизма была респектабельная внешность наряду с грубой, и он завоевывал симпатии у элиты консерваторов и националистов. Германия все глубже погружалась в депрессию, и растущие массы граждан среднего класса начинали рассматривать молодой динамизм нацистской партии как возможный способ выхода из этой ситуации. Все теперь зависело от того, смогут ли хрупкие демократические

институты Веймарской республики выдержать это напряжение и сможет ли правительство рейха предложить правильную политику, которая позволит не допустить их одновременного коллапса.

598

Turner, German Big Business, 191–219.

Кризис демократии

I

Первой политической жертвой депрессии стало правительство Большой коалиции, возглавляемое социал-демократом Германом Мюллером, одно из самых стабильных и долго работавших правительств республики, пришедшее к власти после выборов 1928 г. Большая коалиция стала редкой попыткой найти компромисс между идеологическими и социальными интересами социал-демократов и «буржуазных» партий за исключением националистов. Она не распадалась за счет общего стремления утвердить план Юнга, которое сохранялось несмотря на жесткую оппозицию националистов и крайне правых. Когда план был одобрен в конце 1929 г., мало что могло заставить участников коалиции по-прежнему держаться вместе. После начала депрессии в октябре 1929 г. основные партии в коалиции не смогли договориться о том, как следует решать быстро усугублявшуюся проблему безработицы. Лишенная умеренного влияния своего бывшего лидера Густава Штреземана, который умер в октябре 1929 г., Народная партия вышла из коалиции после отказа социал-демократов сократить льготы для безработных, и правительство было вынуждено подать в отставку 28 марта 1930 г. [599]

599

Подробности см. в Bracher, Die Aufl"osung, 287–389; Dorpalen, Hindenburg, 163-78; Wheeler-Bennett, Hindenburg, 336-49; Winkler, Der Schein, 726–823.

Однако в то время лишь немногие догадались, что это стало началом конца веймарской демократии. Начиная с этого момента ни одно правительство не имело поддержки парламентского большинства в рейхстаге. В действительности те, кто имел влияние на президента Гинденбурга, рассматривали развал Большой коалиции как шанс установить авторитарный режим за счет использования президентского права управления на основе чрезвычайных полномочий. Особенно влиятельной в этом отношении была немецкая армия в лице министра обороны, генерала Вильгельма Грёнера. Его назначение на этот пост в январе 1928 г. вместо демократического политика Отто Гесслера сигнализировало об освобождении армии от любого рода политического контроля и было подкреплено правом командующего армии обращаться непосредственно к президенту, в обход правительства. Несмотря на ограничения, установленные Версальским мирным договором на численность и вооружения, армия долгое время оставалась самой влиятельной, дисциплинированной и хорошо вооруженной силой в Германии. Пока гражданские институты всех видов, от политических партий до самой законодательной власти, разрушались, армия оставалась единой. Большую часть 1920-х гг. после поражения Капповского путча она вела себя тихо, сконцентрировавшись на незаконном наращивании вооружений и численности, но в кризисе начала 1930-х она увидела свой шанс. По мнению таких людей, как политический советник Грёнера полковник, а впоследствии генерал Курт фон Шлейхер, теперь настал момент, когда можно было провести перевооружение и реорганизацию Германии в качестве великой державы, освободив страну от оков парламентских коалиций. И чем больше Германия погружалась в политический хаос и насилие, тем более важной становилась позиция армии. Уже осенью 1930 г. Грёнер говорил своим офицерам: «Теперь в политическом процессе Германии ничего нельзя изменить без решающего слова армии, положенного на весы» [600] . Армия использовала свое влияние в политическом процессе сначала для того, чтобы защититься от сокращения своего бюджета, что ей успешно удалось. Пока везде вокруг финансирование государственных институтов урезалось, армейский бюджет оставался в неприкосновенности. Однако армия все еще в целом оставалась далекой от нацистской партии. Старые офицеры, воспитанные в суровых традициях прусского монархизма, в общем не принимали популистских призывов радикальных националистических политиков. Однако даже здесь были некоторые лица, вроде полковника Людвига Бека, которые открыто поддерживали нацистов [601] . А молодые офицеры были гораздо более восприимчивы к нацистской пропаганде. Уже в 1929 г. довольно много младших офицеров участвовали в дискуссиях с нацистами и обсуждали перспективы «национальной революции». Военное руководство в лице Грёнера и Шлейхера жестко боролось с такими тенденциями с помощью контрпропаганды. Кроме того, оно арестовало трех лидеров таких дискуссионных клубов и отдало их под трибунал в 1930 г. за подготовку акта государственной измены. Этот процесс возмутил других молодых офицеров, даже тех, кто не был склонен сотрудничать с нацистами. Армейское руководство, писал один из них, опустилось до уровня «ноябрьских предателей» и отдало под трибунал людей, единственным мотивом которых была «бескорыстная любовь к родине». Он добавлял, что девяносто процентов офицерского состава придерживалось того же мнения [602] .

600

См.: Bracher, Die Aufl"osung, 229–84 — обширный обзор политики рейхсвера во время кризиса; см. также: Bracher еt al., Die nationalsozialistische Machtergreifung, III. 1–55; Carsten, The Reichswehr, 309-63; Грёнер цитируется в Thilo Vogelsang, Reichswehr, Staat und NSDAP: Beitr"age zur deutschen Geschichte 1930–1932 (Stuttgart, 1962), 95.

601

Carsten, The Reichswehr, 310-11.

602

Ibid., 318-21; Broszat, Der Staat Hitlers, 25.

Этот трибунал предоставил возможность Гитлеру выступить в качестве свидетеля с получившей широкую известность речью, когда его вызвал Ганс Франк, нацистский адвокат, защищавший одного из обвиняемых. Он заявил, что нацистская партия не имела намерений совершить государственный переворот или добиться разложения армии изнутри. Ее задачей был приход к власти законным путем, и он исключал тех, кто, как Отто Штрассер, призывал к революции. В будущем партия должна была получить большинство на выборах и сформировать законное правительство. И тогда, провозгласил он под одобрительные восклицания зрителей, настоящие предатели, «ноябрьские преступники» 1918 г., будут отправлены под суд, и «покатятся головы». Но до тех пор партия намеревалась придерживаться закона. Суд заставил Гитлера поклясться в правдивости его свидетельства под присягой. «Теперь мы полностью законопослушны», — сказал Геббельс. Путци Ханфштенгль, недавно назначенный секретарем Гитлера по связям с иностранной прессой, позаботился о том, чтобы эта речь разошлась по всему миру. Он продал три статьи Гитлера, в которых в очень аккуратных выражениях разъяснялись цели и методы нацистской партии, Уильяму Рэндольфу Херсту, американскому медиамагнату, за 1000 рейхсмарок каждую. Эти деньги позволили Гитлеру всегда использовать отель «Кайзерхоф» в центре Берлина в качестве своей штаб-квартиры, когда он останавливался в столице. В самой Германии заверения Гитлера развеяли страхи многих немцев из среднего класса относительно намерений нацистской партии [603] .

603

Kershaw, Hitler; I. 337-8; Peter Bucher, Der Reichswehrprozess: Der Hochverrat der Ulmer Reichswehroffiziere 1929-30 (Boppard, 1967), c. 137-80; Deuerlein, Der Aufstieg, 328-41; Reuth, Goebbels, 176.

Однако суд не был впечатлен выступлением Гитлера, которому сделали замечание за недопустимое использование положения свидетеля, и приговорил молодых офицеров к восемнадцати месяцам заключения, уволив двух из них со службы в армии [604] . Консерватизм судебной системы обязательно привел бы к судебному решению в пользу армии. Тем не менее эти приговоры не остановили молодых офицеров от дальнейших заигрываний с нацизмом. Попытки Шлейхера противостоять таким идеям, усмирить радикализм молодых офицеров и восстановить политическую дисциплину в армии оказались совершенно неэффективными, не в последнюю очередь потому, что в кругу офицеров он открыто признавал, что симпатизировал «национальной части» программы нацистов, и особенно поддерживал «волну возмущения, которую движение национал-социалистов поднимало против большевиков, предательства, грязи и пр.» «Здесь, — говорил он, — кампания национал-социалистов имела несомненно вдохновляющие результаты» [605] . Симпатия к нацистам означала сотрудничество с ними, но высокомерие и самомнение армейских руководителей были настолько велики, что они все еще считали, что могли подчинить нацистов своей воле и сделать их своими военными и политическими помощниками, как это получилось со многими другими военизированными группировками в начале 1920-х. Время показало, насколько ошибочной была такая политика.

604

Подробнее см.: Bucher, Der Reichswehrprozess.

605

Carsten, The Reichswehr; 323.