Третья истина
Шрифт:
– Да, у отца документ потребовать, а взгреет за самовольство пусть сам.
На столе у человека в шапке непрерывно дребезжал телефон, и он орал в трубку:
– Нет локомотива! Пути забиты. Не пропущу. А ты брось панику сеять! – и так далее.
Саша и компания так расшумелись, что он треснул по столу ладонью:
– Да дайте ему по шее и гоните… Позвали отца? Как фамилия?
– Проверить надо, кто такой? – сказал бдительный машинист. – А ну и впрямь, какую пакость подложил?
Саша осознала всю пучину своей глупости. Есть ли у Виконта документы? И зачем она сама подкинула мысль о бомбе?
– Да вон отец, возле колонки.
Саша поспешно взглянула в окно. Там, на
– Ну, признавайся лучше добром, отец это? Как звать, говори!
– А кто же еще? – озорство не покинуло Сашу даже в этот напряженный момент.– Отец, разумеется. Не видно, что ли – одно лицо! Александр Шаховской – мое имя. Его – Павел Андреевич Шаховской!
– Сейчас приволоку папашу, – машинист, сказав так, никуда, однако, не пошел, а крикнул в проем двери:
– Гражданин Шаховской!
Саша старалась поймать взгляд округлившихся глаз Виконта. Но он уже вошел в комнату, придав лицу почему-то максимально беспечное, с оттенком рассеянности, выражение. Сашу оттерли в угол. В ответ на требование о документах, Виконт подошел к столу и протянул бумаги, осведомившись:
– Ну, что-нибудь новенькое?
Начальник вернул Шаховскому документы:
– Да сын ваш нашкодил.
– Сын? Нашкодил? Беда с этими сыновьями, распустились. Который мой? Где он?
– Да Александр, их, что у вас, много?
Виконт поперхнулся:
– Как? Ах, Александр… Ну этот! Нет, удивительно, казалось, самый воспитанный из всех!
– Вот полюбуйтесь, а вернее, надавайте по шее, на паровоз лазил без спросу!
– Да-а-а. Создал мальчишку на свою голову. Вы не находите, – обратился он к окружающим, – что мне было бы спокойнее с дочерью?
Саша оценила угрозу. Неужели только что изведанные прелести и свободы мальчишеской жизни опять станут заповедными? Никуда не лазить, не шуметь, не бегать, а посиживать, скрестив ноги русалочкой? И это в охватившем ее буйном упоении жизнью? Виконт произнес свой вопрос с такой угрожающе комической интонацией, что присутствующие рассмеялись. Начальник в шапке прогудел, не отрываясь от телефона:
– Да уж. Не переделаешь. Жалобно как глядит на батьку. С испугом, как положено. Уже получал, похоже. Но все равно, накостылять не помешает!
Виконт улыбнулся мужчинам и доверительно поведал:
– Я, знаете, могу и за вихры его. Привык.
Он захватил Сашины кудри в кулак и покачал ее голову из стороны в сторону. Все опять засмеялись, а он под шумок, вывел ее из комнаты. Отойдя на несколько шагов, прислонился к стене, поставил ее перед собой и спросил:
– Что еще натворила? – Продолжил, загибая пальцы: – На прошлом разъезде племянник Александр дразнил девочку и чуть не висел на бороде у возмутившегося папаши, в поезде пытался сыграть в «ножички» с компанией сорванцов-ровесников… Добрались до станции, сын Александр вообще допрыгался до каталажки.
– А что это такое, “каталажка”? Пошла мирно осмотреть паровоз изнутри. А потом убегала, когда они хотели меня поймать. Вот и все! Всего-навсего!
В душе она все же надеялась, что ему все ее мальчишеские эскапады нравятся, для привлечения его внимания они, в принципе, и были предназначены.
– Значит, ты его не угоняла? Паровоз имею в виду. И на том спасибо. А я шел с хорошими новостями,– вздохнул он. – Нашему прозябанию – конец. Мы едем.
– Что, поезд будет? И пропуск есть?
Виконт жестом иллюзиониста вытащил из кармана розовую бумажку.
– Я –уполномоченный по охране спецгруза. Ты – неизвестно кто. Придумаем. Конечно, в идеале я должен бы знать, что за груз я охраняю, но жизнь не роман. Она далека от идеалов.
– Я ничего не понимаю.
– Взяли те самые трое, которые поджидали истинного уполномоченного. Без него их не выпускали. Я оказался резвее. Вернее, ближе.
– А нас не поймают?
– Поймать при желании можно кого угодно. Нас за что, собственно? Ты собираешься халатно охранять вверенный тебе груз?
– А что такое каталажка? Вы не объяснили.
– Происхождение слова – от искаженного «такелаж», чулан на корабле для снастей. А употребляется как милое название тюрьмы или ее преддверия, – как-то особо охотно объяснил Виконт.
– А за то, что вы задумали, туда не…?
– Неизвестно… – с преувеличенной артикуляцией отозвался Виконт. Он, по всей видимости, был радостно возбужден возможностью покинуть эту станцию, а Саша, та самая, боящаяся грозы, темноты и пьяных, понимающая опасность ситуации, Саша, абсолютно поддавалась его настроению. Под влиянием его бесшабашного веселья, в которое он впадал в случае опасности не впервые, она чувствовала себя совершенно уверенной. Тем более что и собственное ее настроение было радужным, как никогда. Энергия в последнее время била в ней ключом. Все мучительные думы и сомнения, посещавшие ее так недавно, впечатления от драматических, казалось бы, перевернувших все ее существо, событий последних дней в Раздольном, куда-то отступили. Даже желание завести с Виконтом долгие, все проясняющие, разговоры не одолевало ее теперь. Зачем? Когда так чудесно, так волшебно осуществились самые смелые мечты? Виконт с ней постоянно. И разговор идет… Один большой, непрерывно возобновляющийся и продолжающийся. И ни братья, ни Петр, ни кто другой, этому теперь помешать не могут.
Оказалось, что состав с их вагоном отправляется уже через два часа. На этой станции пришлось проторчать три дня. Даже углы сарая, именуемого здесь «зал ожидания», казались Саше привычными, как розовая комната в Раздольном, а женщины и мужчины – старыми знакомыми. Вот, хотя бы дядька, сидящий неподалеку, – он шикал на нее утром за беготню и шум.
В ожидании поезда они нашли себе местечко на грубо сколоченной деревянной скамейке. Виконт устроился на ней вальяжно - небрежно, как будто сидел на роскошном диване: нога на ногу, одна рука – на колене, другая – свободно расположилась на спинке, обозначая для Саши «их» территорию. Он тут же пустился в шутливое обсуждение ситуации, уснащая его такими комическими подробностями, что у слушательницы от смеха начались колики в животе. С головы свалилась шапка. Саша в изнеможении сложилась пополам и ткнулась в его лежащий на колене полусжатый кулак, который некоторое мгновение не отказывался служить ее щеке опорой. Но вскоре несколько мягких толчков костяшками пальцев и легкое подергивание свободной рукой за волосы побудили ее от этой опоры оторваться. Виконт вдруг спросил, понизив голос:
– Помнишь, Сашенька, Летний сад?
– Летний сад в Петрограде?– тут же отозвалась она, замерев, чтобы не спугнуть его новое настроение: «Сашенька»… – Я же маленькая была.
– Маленькая. Да. Года два, я думаю. В чем-то лимонно-желтом. Очевидно, твое пристрастие к золотистым тонам – с тех пор.
– Это вы вспомнили, как было? Как я была маленькой? Я с вами гуляла в Летнем саду?
– Не со мной. Тогда у тебя была другая няня. Вспомнилось вдруг… Я вас встретил... При тебе был женский эскорт, состоящий из Кати и нее… Елены Александровны. Несмышленыш размером с кеглю. Пришло в голову… тебе, тебе, не улыбайся так насмешливо, похлопать высокую статую по щекам и ты упорно добивалась своего, несмотря на запреты. Писк – вот что было твоим аргументом. Дамы были тверды как скала, а я – слабый человек, я внял, поднял тебя.